— Что за город, мастер?

— Кенигсберг. А что у литвинов?

— Как всегда, измена и зависть.

— Бежишь?

— Скорее, странствую.

— Бежишь… Но не бойся, — говорит карлик. — Тебя уже не достанет ни топор, ни дыба.

— Почему?

— За тобой — ворожба. Кто-то бережет тебя. Хочешь еще вина?

— Дай.

Ворожила женщина. Он не знал ее имени, звания и возраста. Но всю ночь чувствовал теплый ток ее колдовства. Пепел прочь разбрасывал свои крылья. И она наконец позвала его.

«Отразись в огне этом, укажи себя… А потом возвращайся».

Зверев видел вновь светящиеся диски, которые теперь стали зеркалами. Но только мутные сполохи отражались в них. И это было плохо.

Выйдя из корчмы, Зверев сел на коня и скакал всю ночь. Потом конь пал. Он спешил, чтобы предотвратить нечто. И не успел. Костер на центральной площади Кенигсберга горел знатный. Там сжигали его стража. Он поднял голову и увидел Служебного Ворона. Птица ликовала.

Возвращался Зверев долго. Вначале туда, в корчму, потом в лес, на окраину, потом в дом свой, желанный и мимолетный, и, уже покидая его, увидел самого себя. Это была подземка. Вначале он не узнал ее.

…Тридцать первого декабря двухтысячного года он ехал в вагоне питерской подземки на перегоне «Горьковская» — «Невский проспект». Окружающее разительно изменилось. Полностью исчезли из вагонов рекламные плакаты. Возле каждой двери вновь появились схемы метро. Легкая дымка мешала ему разглядеть названия станций. И тогда он принялся рассматривать пассажиров. Перегон этот был самым, наверное, длинным в городе. Он знал, что все происходящее мимолетно, и важно ему сейчас только вот это быстрое знание. Информация будущего. Вагон был заполнен едва на треть, и, пытаясь увидеть главное, он впился глазами в офицера. Офицер этот был необычным. Полевая сумка на правом боку, кобура — на левом. Точеное худое лицо. Сапоги — нечищенные, в ошметках грязи. По эмблемам — артиллерист. Наконец, Зверев понял, что в офицере не так. С фуражки исчез двуглавый орел… Зверев понял, что реши он сейчас выйти наружу, покинуть химеру этого вагона, у него ничего не получится. Тогда он закрыл глаза, и к нему пришел холод.

…Земля застыла в апогее, и белые поля, нагие города и дерева вершили свой полет вместе с ним в междувременье. Печаль ощутил он.

Тогда к нему пришла женщина из его ворожбы, села рядом и прижалась к нему. Он попробовал не заплакать и не смог.

Он родился не в срок и попал не туда. И кто назначил ему срок этот?

Как холодно! Он стал частью метрополитена, и надежная стальная колея несла его. Женщина была все ближе, и они остались уже одни в вагоне. Зверев умолял тех, что наверху, об одном. Он просил, чтобы перегон этот продлился еще хоть немного.