— Изрядно.

— Ставь.

Нина решила было помочь.

— А ты отдыхай. Умойся, пойди к речке. На звезды посмотри.

Зимаков поставил палатку практически мгновенно. Потом они все вместе обустроили ее, заработал транзистор, засветился фонарик.

— Я пойду поесть сделаю.

— Ты не умеешь. Есть невозможно. Я сам.

Все происходящее было для Зимакова и Нины, выдернутых из своих квартир едва ли не генералами какими-то и отправленных сюда, с предложением слушаться Юрия Ивановича и помочь ему отдохнуть после важного правительственного задания, было фантасмагоричным, а для Зверева всего лишь закономерным и логичным продолжением затянувшегося безумия. Он никак не хотел выходить из него.

У них была с собой маленькая сковородка, и он на углях хорошо, до ровного золотистого цвета, прожарил лук. Подумав немного, начистил картошки, коей прихватил с килограмм с Большой земли, разрезал и прожарил ее. Открыл и разогрел в мисочке большую банку армейской тушенки Борисоглебского завода, две банки фасоли. Баночку горчицы достал.

— Прошу к столу, — позвал он своих то ли проводников, то ли пленников.

— У меня есть джин, — скромно объявил Зимаков.

— К черту. Я не буду.

— Мне налей капельку, — попросила Нина.

Так и ужинали они. Зимаков с Ниной выпили граммов по сто пятьдесят джина с родниковой водой. Зверев от души напился чаю.

Ночью Юрий Иванович вышел наружу. Он ждал. Нина появилась минут через двадцать. Они вынесли свои спальные мешки наружу. Мешок постелили внизу, потом она влезла в свой и дождалась Зверева.

Он спал всего какой-то час, а ему показалось, что прошла вечность. Он выбрался из мешка. Было очень холодно. Он присел пятьдесят раз, десять отжался, попрыгал, поприседал, умылся из ручья. Нашел в палатке свой рюкзак, достал полотенце, вытерся насухо. Сухой и колючий свитер обещал ему покой и отдохновение. Он надел вязаную шапочку, штормовку и, не взяв с собой ничего более, пошел по дороге в глубь Гималаев.