Долгие годы главную роль при дворе Павла играл граф Никита Иванович Панин, который до того возглавлял всю внешнюю политику Российской империи. Он был человеком столь обширных и разносторонних знаний, что в Петербурге его называли «ходячей энциклопедией», к тому же, обладал ясным и острым умом. Если бы к этому прибавились сильная воля и жизненная энергия, граф Панин стал бы выдающейся личностью в российской истории, однако, к несчастью, он был склонен к лени и всевозможным удовольствиям, в числе которых первейшими считал хорошую еду, красивых женщин и игру в карты. Проекты же по преобразованию России, без сомнения полезные и необходимые для неё, оставались на бумаге — в частности, так и не была принята составленная Паниным первая и весьма разумная российская Конституция.

Оказавшись при дворе Павла Петровича, куда его удалила раздосадованная конституционным проектом Екатерина, граф Панин в полной мере предался сибаритству, а с цесаревичем вёл беседы на темы мировой гармонии и способах её достижения. Будучи мастером «Великой ложи Англии» в России, Панин сумел вызвать у Павла Петровича живейший интерес к идеям масонов, — настолько сильный, что цесаревич сам вступил в масонскую ложу. Это ещё больше усилило мечтательность и оторванность от реальной жизни Павла, одновременно вызвав некоторые опасения Екатерины, которая побаивалась новых влиятельных друзей своего сына. Однако, поскольку при большом дворе тоже было немало масонов, они постарались развеять таковые опасения, и Екатерина до поры успокоилась.

Следует отметить, что преемником Панина на посту руководителя внешней политики России стал граф Александр Андреевич Безбородко, также принадлежавший к масонам, но умело скрывавший это. Ходили слухи, что огромная коллекция ювелирных изделий и драгоценных камней графа Безбородко, в которой находился и бесценный алмаз величиной с куриное яйцо, являлась масонской сокровищницей, но не было никаких доказательств того, что это правда. Во всяком случае, граф Безбородко пользовался доверием Екатерины, а после смерти графа Панина — и доверием цесаревича Павла. Непостижимым образом Безбородко удавалось оставаться невредимым, находясь между двух огней, — более того, он нисколько не тяготился двусмысленностью своего положения и предавался жизненным удовольствиям ничуть не меньше Панина: страстью Безбородко были оперные певицы и балетные танцовщицы.

Встречу с графом Безбородко устроили для Баженова петербургские братья-масоны, предупреждённые письмом Новикова. Граф принял Баженова поздно вечером, вернувшись из театра и отужинав. Баженов хотел поклониться, но Безбородко, с благодушной улыбкой на широком лице, поднял его:

— Полно, какие могут быть церемонии между своими? Простите, что пригласил вас в столь поздний час, но времени не хватает: днём дел невпроворот, а вечером искусством наслаждаюсь. Вы любите театр?.. Видели юных певичек из Театрального училища, слышали, как они поют? Райские птички, право слово, райские птички!.. А танцовщицы? Оленьку Каратыгину не доводилось видеть? Как танцует; какая фигура, какие ножки!.. Был бы поэтом, стихи бы написал о ней, — ах, почему у меня нет поэтического дара! Признаюсь, я в Оленьку просто-таки влюбился, несмотря на то, что она мне в дочери годится, — с большим волнением произнёс граф.

— Ваше сиятельство, я вынужден просить вашей помощи из-за тяжёлых обстоятельств, в которых оказался, — мрачно заметил Баженов, несколько покоробленный легкомыслием Безбородко. — Царицынский дворец, который мне поручено построить её величеством…

— Знаю, знаю! — перебил его граф. — Денег не хватает…. Экая невидаль! Поди, воруют все, кому не лень, руки греют на строительстве… Нет, нет, не подумайте, к вам это не относится — я наслышан о вашей беспримерной честности!.. Ну, и сколько вам нужно, чтобы закончить стройку?

— Не считая тех денег, что мне ранее выделили, ещё не меньше ста тысяч! — отчаянно выпалил Баженов.

— Только-то! Я думал, вы действительно многого потребуете! — рассмеялся граф. — Считайте, что эти сто тысяч вы получили. Поскольку государыня в следующем году намеревается приехать в Москву и посмотреть на ваше творение, казна расщедрится, — однако разрешите дать вам совет, дорогой Василий Николаевич…

— Василий Иванович, — поправил его Баженов.

— Да, Василий Иванович… — рассеянно кивнул Безбородко. — Так вот, Василий Николаевич, я ничуть не сомневаюсь в ваших талантах и уверен, что возводимый вами дворец бесподобен, но чтобы приятно поразить государыню, одного этого мало.

— Я вас не понимаю, ваше сиятельство, — недоумённо посмотрел на него Баженов.

— Надо создать впечатление, — значительно проговорил Безбородко, сделав упор на слове «впечатление». — Опять не понимаете? Ах, Василий Николаевич, сразу видно, что вы не царедворец! Здесь тот же театр, и надо уметь понравиться государыне искусным исполнением угодной ей пьесы; светлейший князь Потёмкин это преотлично умеет, возьмите его за образец…. Кстати, он успел и в Царицыно отличиться лет десять тому назад — неужто не слыхали? О, это любопытная история, я вам расскажу, — улыбнулся граф. — Потёмкин тогда только-только в фавор попал и очень хотел перед государыней отличиться. Приехала она в Царицыно, а Потёмкин уже там был и так всё устроил, будто она на праздник сенокоса попала: девки-крестьянки в ярких сарафанах водят хороводы, парни соревнуются в удальстве и ловкости, а рослые, специально отобранные косари в косоворотках с красными ластовицами, в поярковых шляпах с павлиньими перьями, косят траву под звуки песен. Мало того, Потёмкин сам взял в руки косу и стал косить наряду со всеми, дабы показать своё умение. А после он в расписной лодке катал государыню по пруду, все берега которого были украшены цветами, а затем ей подали «простой крестьянский ужин», как назвал его Потёмкин, ну а уж потом был великолепный фейерверк. Государыня осталась очень довольна; вот бы и вам, Василий Николаевич, что-нибудь эдакое придумать.

— Я не смогу, — угрюмо отрезал Баженов. — Косить не умею.

— Зачем же косить? Можно что-то иное сообразить, — эх, жаль, что вы к Потёмкину не допущены, он бы вас научил, — сокрушённо вздохнул Безбородко.

— У меня к вам есть ещё просьба, — прервал его Баженов. — Помогите мне свидеться с цесаревичем Павлом Петровичем.

— С цесаревичем? — подняв брови, переспросил Безбородко. — А это зачем?

— Видите ли, ваше сиятельство, Павел Петрович покровительствует искусству, и я хотел предоставить на его суд некоторые свои замыслы, — неловко стал объяснять Баженов. — По архитектуре, знаете ли…

— Ага, по архитектуре, — насмешливо прищурился Безбородко. — Удивительно, что кое-кто уже просил меня устроить вам аудиенцию у цесаревича — видимо, тоже для обсуждения архитектурных замыслов.