В руках у Малфриды был горшочек, в котором она размешивала краску. Пальцы испачканы синим, да и на щеке полоса от краски. Но вон же смеется. Потом позвала кого-то из избы:

– Гапка, принеси воды и полотенца. Мне дорогого гостя встретить-приветить надо.

Толстенькая расторопная девка-прислужница кинулась выполнять приказание. Потом Малфрида расцеловала Свенельда в обе щеки.

– Не заревнуешь? – хитро подмигнул варяг Малку.

– Тут так принято, – отозвался тот, тоже улыбаясь. – Да и знаю уже, кто ей люб.

И так они с женой переглянулись весело и ласково, что Свенельд только и мог, что вздохнуть. Потом обнял их обоих и прошел в дом.

Маленький Добрыня спал в колыбели в углу. А как проснулся, заревел в голос. Малк сам взял его на руки, кормил молоком из рожка. Малфрида же беспечно болтала. Малуша залезла ей на колени, Малфрида тискала ее, прижимала ласково. Свенельду показалось, что к их дочери она более внимательна и ласкова, чем к Добрыне. А тот… На мать не похож, серьезный такой, крепенький, голубоглазый. В руках Малка вел себя преспокойно, поглядывал на него снизу вверх, улыбнулся – отчего на щеках появились обаятельные ямочки.

«И за этого глуздыря я чуть жизнь не положил!» – будто с удивлением думал Свенельд. Ну дитя и дитя, таких немало в русских избах.

Сама изба оказалась богатой: половицы из сосны покрыты полосатыми дорожками, таким же тканым полосатым сукном занавешены полати в углу да выход в сени; на полках вдоль стен глиняная и деревянная утварь. Свенельд отметил, что бревенчатая кладка избы еще не потемнела от копоти, даже у продыха в кровле лишь немного сажи осело.

– Давно тут отстроились? Кто помогал? Кажется, у тебя тут родня, Малк?

Однако они сообщили, что эту избу для них возвели по наказу княгини. Как привезли от нее им Малушу, тогда и отстроились. То Ольга наказала, чтобы в холе и тепле жила ее воспитанница, чтобы нужды не знала. Да и самих молодоженов так милостью оделить хотела.

По наказу Ольги им и рабыню купили на рынке, Гапку эту расторопную. Она в основном и суетилась на хозяйстве, выставляла на стол квашеную капусту, хлеб, резала копченую вепрятину, подала и казанок с только приготовленной ароматной солянкой. А наливки вынесла лично Малфрида, похвалялась, что сама их настаивает. Вкусные были, ягодные, хмельные. Свенельд от них совсем расслабился, развеселился.

Так и просидели до вечера за разговорами. Малуша стала задевать Свенельда, играть хотела. И он – увидь кто, не поверил бы, – подкидывал ее на коленях, щекотал, чмокал в макушку. Малк озадаченно переглянулся с Малфридой, слегка нахмурился. Но тут же отвлекся, когда у него на руках захныкал Добрыня.

Малфрида на недовольство сына даже бровью не повела, зато Гапка подскочила, понесла менять пеленки, потом укачивала его на лавке за занавеской, напевала колыбельную. Под этот монотонный напев и Малуша стала подремывать, уложив темноволосую головку на колени матери.

Малфрида гладила ее по волосам, рассказывала:

– Я Малка отыскала, когда он тут уже знахарничать начал. Он ведь ведун, любую траву знает, любой настой умеет изготовить. Вот к нему люди и потянулись с подношениями, живем, не бедствуем. Ну и я когда помогаю.

При этом в ее темных глазах вдруг сверкнуло желтоватое пламя. И Свенельд понял – от чародейства своего ведьма не отказывается, но теперь оно на добро направлено. И все же при мысли, что она осталась такой же, как была, Свенельду отчего-то сделалось легче. Значит, она все та же, что и волновала его, и отпугивала. Но она одна такая.

Чтобы догадливый Малк не понял его помыслы, Свенельд быстро заговорил:

– Люди по-прежнему о тебе при Ольге вспоминают. Она ведь в полюдье еще, вот и идет весть, что ты при ней осталась – советчица и помощница. Якобы в стороне держишься, но если что, сразу рядом возникаешь, помогаешь, где советом, а где и чарами. И Ольга те вести не опровергает – так от людей к ней только больше уважения выходит. Но, думаю, пожелаешь вернуться, она с радостью опять сделает тебя своей чародейкой.

Малфрида рассмеялась. Подобное ей нравилось, однако потом так решительно замотала головой, что коса ее растрепалась, упала на плечи пышной массой, волнистые пряди будто зашевелились.