– Он по ту сторону, в оцеплении у дальнего леса. Ждет сигнала.

Значит, решился-таки, принял то, что она повелела. Ну что ж.

Ольга по-прежнему стояла не двигаясь: руки сложила на груди, лицо неподвижное, белое, как осевший на лапах елей сырой снег.

Малфрида оставила ее и прошла вперед. Пространство до града светлело под снегом, а сам Искоростень, притихший на скалах над Ужой, казался огромным и темным. Самое время начинать. А то в такую пору любой звук далеко летит, древляне могут расслышать птичьи голоса, какие нет-нет да раздаются то с одного, то с другого края обступавшего Искоростень леса.

В руках Малфрида тоже держала сизого голубя со смиренно сложенными лапками, к одной из которых был прикреплен трут. Малфриде не требовалось стучать кресалом, высекая искру. Огненный язычок сам собой замерцал у нее между пальцами, побежал по труту. Птица напрягла крылья, замотала головкой.

– Лети! – подкинула голубя высоко вверх ведьма.

Первая огненная точка в сумраке, потом как по команде стали загораться огоньки то тут, то там. Малфрида колдовала, зажигая эти мгновенные огни, она вскинула руки, ее алое покрывало сползло с головы, волосы взвились, как под порывом сильного ветра.

Дружинники стояли вокруг Искоростеня, по кругу до самого берега темной в ночи Ужи. Они знали, что будет, но все же вздрагивали, когда огонь вспыхивал сам собой, птиц не отпускали, а почти отшвыривали. Быстрое трепыхание крыльев, темный силуэт летящей птицы и множество огней, несущихся сквозь мрак.

Малфрида видела их и гнала ко граду. Некогда она поинтересовалась, сколько всего птиц. Ей ответили – тьма. От каждого двора по три воробья, по три голубя. И теперь эти стремительно летевшие к своим гнездам птицы несли с собой смерть. Даже если кого из них и собьют стрелой…

Их и сбивали. Мокей увидел эту негаданно возникшую и приближавшуюся из мрака огненную смерть и приказывал стрелять. Но птицы летели, даже неживые, даже пронзенные. Вмиг над побелевшими кровлями города замелькали сотни и сотни огненных искр, казалось, что гасли, но нет, просто становились на время невидимыми, когда птицы спускались, искали привычные гнезда. На какой-то миг почудилось, что стало тихо, но это была обманная тишина. Ибо вот в одном конце Искоростеня, вот в другом стали раздаваться голоса, крики, потянуло запахом дыма.

– Беги, стучи в било! – послал Мокей ближайшего кметя. – Пожар! Тушить надо!

Ведь к возгоранию в Искоростене давно подготовились, да и справлялись уже не единожды. В каждом дворе бадейки с водой стоят, кучи песка заготовлены, крючья, чтобы растаскивать горящие бревна. Да и сырая снежная ночь должна была помочь древлянам, все вокруг пропиталось влагой. Но кто же мог предугадать, что возгорание начнется под самыми сухими навесами крыш, под скатами кровель, в амбарах и на сеновалах, внутри натопленных изб?

Когда застучало било, многие и так знали, что творится. Горели уложенные шатрами кровли, занимались никогда не знавшие влаги, закопченные и сухие балки под сводами, огоньки распространялись быстро, в хлевах ревела и рвалась оставшаяся скотина. Ее не много было, чай, уже всю поели, а вот людей в каждом строении было предостаточно, спали вповалку и в сенях и в холодных клетях. А просыпались от жара и дыма. Вскакивали, кричали, кидались к выходам, толкая и давя друг друга.

Малфрида, осев на колени в снег, колдовала, прикрыв глаза. Ее огонь не так-то и просто было загасить, он расходился, будто под порывами ветра, завихрения происходили под каждой кровлей, пламя рвалось, подчиняясь силе развевавшихся черных волос ведьмы. Она творила заклинания огня, она почти не напрягалась, направляя его, столько в ней было силы. А огонь… Он и так найдет пищу среди сухих балок и сундуков с одеждой, пробежит по деревянной утвари, стремительно разойдется по плотно утрамбованным соломенным кровлям, по деревянным подпорам, по иссушенным изнутри дерновым крышам, охотно побежит по пронизывавшим их корешкам умерших на зиму трав, по проконопаченным и заткнутым для тепла сухим мхом щелям бревенчатых стен. Он стремительно расходился, заполоняя все вокруг. Горело все: строения, люди, животные.

Когда Малфрида на миг приоткрыла глаза – она увидела, что неспешный зимний рассвет озарен, как всполохами зарниц, гигантскими кострами по всему Искоростеню. Малфрида улыбнулась и медленно поднялась. Зачерпнув рукой снег, вытерла лицо. Снег таял от прикосновения к разгоряченной коже ведьмы, стекал струйками. Она облегченно вздохнула и перестала ворожить. Довольно пока. И пошла туда, где стояла Ольга.

Лицо княгини было неподвижно, как каменное. Она будто и не заметила приблизившуюся ведьму, не оглянулась, когда та встала за ее плечом. Малфрида молчала, только волосы ее еще развевались, отпуская чары, но уже спокойнее, а вот глаза продолжали светиться желтизной, зрачок сузился, она смотрела на град и видела то, чего не видела княгиня. Она видела улицы, заполненные перепуганной мечущейся толпой, видела носившихся обезумевших животных, плачущих, потерявшихся в этой сутолоке детей. Кое-кто еще пытался тушить пожар, но многие просто метались, не ведая, что делать. Отовсюду доносились крики и вопли ужаса и боли. Малфрида даже запахи различала – удушливого дыма, горелой плоти, опаляющего жара, горевшей древесины…

– Сейчас, – негромко сказала она Ольге. – Сейчас они откроют ворота.

Ольга медленно кивнула и впервые оторвала взгляд от пылающего града, оглянулась на своих воевод.

– Пусть все будут наготове. И ни одной живой души!.. Чтобы никто… Таков мой приказ!

Это и так все знали. Но стоявшего недалеко от княгини Асмунда даже дрожь взяла – такой непреклонный, злой, словно чужой, был голос у его госпожи. Асмунд сердито взглянул на Малфриду: неужели проклятая чародейка сделала Ольгу такой? Старому воеводе-кормильцу так было легче думать. А вот Претич сомнениями не мучился. Вскочил на коня, поскакал вдоль кромки леса, крича, чтобы все были готовы, чтобы выхватили оружие.