Сознание туманило. Она слабо различала происходящее, холод теперь был не снаружи, а как будто внутри — знобило всё тело оттуда, из сердца. Чуть нахмурившись, Фелисия дёрнула повязку на мантии, она упала к ногам, оставив ведьму нагой — платье она сняла как пришла, совсем холодное, оно бы только усугубило её положение.
Дэн поспешил отвернутся и упорно глядел в сторону, пока девушка ловким и привычным движением взошла по самодельной лесенке и не нырнула в воду, перекувыркнулась там и высунулась наружу одной головой. Вода казалась почти кипятком после огня, которым её подогрел брат. Ногу свело, Фел поморщилась, стиснув зубы, но всё же болезненное мычание вырвалось. Помогло более или менее прийти в себя.
Они долго время сидели в тишине. Ведьма задумчиво собирала воду в ладони, водила тонкими пальцами по беспокойной глади и старалась осмыслить происходящее. Но не выходило. Дэниал сидел рядом, сложив руки в замок и изредка на неё поглядывал.
Флоренция ушла. Нет, не бросила, не предала её как родная мать. Она ушла по своим делам и, может быть, ещё вернётся — не завтра, но может пройдёт месяц, два, а то и больше? И Фел снова будет смотреть в добрые чёрные глаза, которые поначалу часто пугали. И всё будет как раньше. Правда?
— Она не вернётся, — словно читая её мысли мрачно выдал Дэн, тяжело вздыхая.
Девушка вздрогнула, сильнее прижав к с груди колени.
— Думаешь? — тихо спросила Фелисия, робко скосив на него взгляд. Напряжённое лицо, сдвинутые брови.
— Знаю. Просто... просто смирись с этим, хорошо? — он протянул руку, пригладив уже начавшие высыхать волосы на голове, — Ты в порядке?
— Не знаю, — рыжая пожала плечами, — Не думаю.
Перед глазами навсегда застыла эта картина: странное платье почти сверкает в темноте, а в глазах — сожаление.
Фелисия зажмурилась, стараясь прогнать нахлынувший образ. Она стоит, настойчиво протягивая ей руку с ножом. Нужно содрать шкуру с крысы: Фел сглатывает подкатывающую к горлу тошноту и осторожно, неумело берет в руки нож. Её голос журчит мягко, объясняя, как это сделать, а маленькая ведьма старается побороть отвращение и жалость к некогда живому зверьку. В итоге Флора вздыхает, ворчит, что в следующий раз Фелисия будет делать это сама и ловко свежует крысу, попутно рассказывая, что и к чему можно применить. Задние лапки и хвост — в проклятье, передние — к удаче, но придётся чем-то жертвовать. Сама шкурка — неплохая основа для обычного оберега от дурных помыслов.
— Я не верю, — наконец уверенно сказала ведьма. — Она не могла уйти навсегда.
— Твоя воля, — Дэн махнул рукой. За беспокойством, звеневшим в голосе натянутой струной, он прятал злобу.
Глава 11
...И жизнь просачивается сквозь жизни, идёт своим чередом, всё расставляя на свои места. Она мирно укладывает спать одних, пугает кошмарами вторых и дарит бессонницу третьим. Благосклонность мешается с жестокостью, бросая из крайности в крайность. Одна напасть следует за другой, удача выпадает редко — зато как сладок её вкус! Как она приятна на ощупь, тепла и невинна.
Какая пора наступила у Фелисии — сказать сложно. Девушка подолгу засиживалась у очага, задумчиво глядя в огонь и не раз пыталась говорить с ним, спрашивать где Флоренция. Но языки пламени только лениво потрескивали, не желая откликаться на её зов. Фел не хотела признаваться даже себе, но каждый вечер она ждала матушку. Что дверь откроется, и женщина зайдёт, ворча о чём-то под нос.
Но раз за разом ведьма засыпала за столом, а по утру обнаруживала себя в кровати, заботливо прикрытой одеялом. Жмурилась, сворачиваясь калачиком и старалась побороть желание остаться в таком положении на весь день. Никуда не выходить, ни с кем не разговаривать — уйти на несколько часов на Изнанку, бродить по вечному лету и думать обо всем на свете. Роскоши такой ей не предоставлял Дэниал: он каждый раз вытаскивал девушку из постели. Фел недовольно бурчала, но на самом деле была благодарна — тоска давно бы уничтожила её, если бы не брат. Колдун второй раз спасал её, но уже не от голода, а от самой себя. Уход Флоры слишком сильно сказался на ведьме: мысли в последнее время были одни дурнее других, и она почти решила, что матушка покинула их из-за неё. Может, она была недостаточно умна, чтобы запомнить некоторые травы? Или недостаточно сильная для некоторых заклинаний? Всё это гнобило Фелисию с каждым днём все сильнее и скоро наступившая весна не принесла обычной лёгкости и восторженности. Только усилившееся чувство вины и собственной никчёмности. Девушка очень резко поняла, что ничему толком не успела научится. Сварить отвар — так дело не хитрое, выгнать из тела болезнь — не сложнее, чем огонь в очаге развести. А ведь ещё есть столько всего, чего ей, верно, и не постичь никогда. С затаённой тоской девушка наблюдала как по утрам Дэн размахивает мечом на заднем дворе, не замечая её и вздыхала. Он комбинировал оружие с магией, получалось красиво, хоть и страшно порой. Чернота вспыхивала вокруг него, обволакивала: иногда парень растворялся в ней, иногда она в нём. И все это было похоже на жуткий, смертельный танец, который при этом был бесконечно красив и завораживал.
Она просила его научить, показать, хотя бы объяснить — как он это делает? Как собирает вокруг себя такие силы, как у него получаются такие мощные потоки? Но Дэниал только щелкал её по носу, говорил, что лучшей ей не знать, что у неё не получится и с усмешкой наблюдал, как девушка обидчиво надувает губки. Может он не видел, а может не хотел видеть, что каждый раз надежда на то, что она будет хорошей ведьмой у Фелисии гаснет всё сильнее. И быть ей, значит, травницей и знахаркой, раскладывать травы по самодельным, маленьким коробочкам, лечить людей и робко отказываться от помощи, которые они настойчиво предлагают в плату. Не познать никогда магии, не узнать какого это — когда огонь, отрываясь от своего дома, оплетает тебя, не причиняя вреда, скользит по рукам и не почувствовать острую связь с ним — только зарождать меж ладоней.
Это угнетало.