— Никакого отца! — повторила Линн и отвернулась.
— Тебя не беспокоят хищники? — вмешался Килар.
—
— Если ты прав, эта кошка весила не меньше тонны, и могла растащить твой дом по кирпичику. Как у тебя получается целых шесть лет уживаться с такими беспокойными соседями? У тебя ведь даже забора нет.
Он видел эту зловещую тень в глазах отшельника. Или не видел? Килар посмотрел на Лютера и снова засомневался. Серые глаза не содержали в себе ничего кроме искренности, тепла и незамутненной радости. И все же минуту назад они выглядели иначе. Могло ли ему почудиться? Возможно. А может и нет.
Он спохватился и убрал ладонь с рукоятки пистолета. Не стоит чуть что хвататься за оружие. Это дурная привычка. Но и расслабляться нельзя.
— Зачем отгораживаться от мира забором? У меня есть защита получше! — Лютер указал пальцем на крышу веранды, — Взгляните: это оберег. Его выковал для меня один монах в монастырской кузнице. Его звали брат Иона. Он учил меня работать с железом. Перед тем как мы с товарищами отправились в путь, он подарил мне этот святой символ. В дороге он хранил нас от бед, а теперь отвращает от моего дома любое зло. Чтоб мне провалиться в адское горнило, если это не промысел Святого Духа!
Странник взглянул на странный крестообразный символ, прибитый над крыльцом Хижины. Судя по всему, он был отлит не из серебра, а из темной бронзы и почти не блестел. Оберег Лютера напоминал не христианскую святыню, а перекошенные кресты на оскверненных могилах. Две толстые кривые перекладины сходились под неправильным углом. Они выглядели так, словно по ним проехался асфальтовый каток.
— Прошу вас, заходите в дом, — хлопотал Лютер, увлекая их за собой. — Надеюсь, вы не откажитесь пообедать? У меня есть жареная фасоль и горячий хлеб. Только что испеченный. За эти годы я научился печь хороший хлеб. Господь благословит нашу трапезу. Проходите, будьте как дома!
Килар нехотя последовал за хозяином, охваченный сомнениями и все возрастающим беспокойством. Его не покидало ощущение скрытой опасности. Он видел тайное лицо отрока Лютера. Как доктор Джекил и мистер Хайд. Ему не могло померещиться.
«Скорее всего Лютер сам и намалевал кровавую надпись. Он и есть тот, другой попаданец… или я копаю не в том направлении? Не мудрено, с моими-то скудными познаниями об этом мире. Возможно, он врет напропалую, и здесь ошивается кто-то еще?»
Странник неожиданно понял, что именно так встревожило его несколькими минутами ранее. Он догадался, откуда взялся тот особый запах, почти не отличимый от трупной вони. Морозное утро одиннадцатого ноября 1993 года. Следы возле дома, уходящие в лес через замерзшую глину. Бледная тень на фоне сгущающихся сумерек, и глаза, похожие на две тлеющие папиросы…
Килар заставил себя поднять окостеневшую ногу и переступить порог Хижины. Отрок Лютер улыбался ему, глядя прямо в глаза. Странника передернуло.
Линн пыталась разобраться в своих ощущениях. Инстинкты отправляли в мозг противоречивые сигналы и сбивали ее с толку. Килар старался не подавать виду, но Линн изучила его достаточно хорошо. Либо они оба страдают излишней мнительностью, либо с этим местом действительно что-то не так. Лютер был вторым мужчиной, которого она встретила за долгое время. Но смущало ее вовсе не это, и даже не его история. Ее тревожила скрытая червоточина, какая-то странная рассогласованность между внешним и внутренним.
Лютер суетился возле чугунной жаровни, помешивая на сковородке жаренную фасоль. Дым уходил сквозь волоковое отверстие под самой кровлей. Пища на столе источала дразнящие аппетитные запахи.
Внутри Хижину разделили на четыре помещения. Общая комната находилась в центре. Справа к ней примыкала одна, а слева — еще две тесные кельи. Низкие проемы были закрыты рогожами, до того толстыми и морщинистыми, что казались выдубленной кожей слона. Напротив «парадной» двери располагалась задняя, усиленная металлической сеткой. Она вела в крошечный дворик, завешенный сверху белой материей вроде парашютного шелка. Линн разглядела мешки с мукой, каменные жернова и печь для выпечки хлеба. Рядом стояла повозка с бортами из жердей. Еще дальше тянулись грядки с овощами. Узкая тропка вела через огород к берегу реки.
«Наконец-то мы сможем помыться. И плевать, насколько вода холодная!»