— Беру это на себя. Уж в Голливуде этого добра навалом.

Они прошли в кухню, уселись за стол, и Анна налила две кружки кофе. Внезапно обоим, и Анне, и Шпандау, показалось, что они очутились в одной из тех многочисленных уютных кухонек на ранчо, где прошло их детство.

— Это все из-за меня, — сказала Анна. — Надо было послушаться вас и никуда не ездить.

— Нет, вина на мне. Это я неудачно спланировал операцию.

Анна покачала головой.

— Вы еще не устали постоянно таскать на себе власяницу?

— Я устал быть таким дураком, — признался Шпандау.

— Хотите, чтобы я вас крепко обняла и утешила? Ну уж нет, извините. Материнской заботливости во мне ни на грош. Слушайте, мы облажались. Причем оба. Не возражаете, если мы разделим тяжесть вины? По мне, так облажаться всего наполовину — это не так уж и позорно, почти терпимо. Я присмотрю за тем, чтобы ваш друг получил самый лучший уход.

— Дело не в этом…

— А в чем тогда? — спросила она. — Ищете повод, чтобы и дальше есть себя поедом? Сколько вас знаю, столько и вижу, как вы сами себя настраиваете то на одно поражение, то на другое. В день нашего знакомства вы проделали тот же трюк со мной. Ни разу не видела, чтобы человек так отчаянно стремился к поражению. Что же вы такое натворили, чтобы заставить Дэвида Шпандау с такой силой ненавидеть Дэвида Шпандау? Я за вами наблюдаю как завороженная.

— Поэтому вы меня и наняли? Ради развлечения?

— В яблочко! Я никому не нужная стареющая кинозвезда. Мне больше нечем себя занять. К тому же вы на меня запали.

— Да неужели?

— Да, черт возьми. Вы страшно меня хотите, но идете не тем путем. Демонстративное презрение срабатывает только в начальной школе. Ну, там, макнуть косичку в чернильницу и тому подобная хрень.

— А есть способ получше?

— Ну разумеется. Может быть, однажды я вас в него посвящу. А пока вы выглядите измотанным. Если хотите отдохнуть, у меня есть свободная комната. Думаю, я смогу еще ночку потерпеть со своими испытанными методами обольщения, так что на ваш сон никто не покусится.

Шпандау допил кофе и встал. Казалось, из него, как из песочных часов, утекли последние песчинки сил. Анна заметила это по его лицу, и даже мощная фигура Дэвида как будто усохла на пять-десять сантиметров. Она не хотела, чтобы он уходил, и явно покривила душой насчет материнских инстинктов — это удивило даже ее саму. Анна не могла вспомнить, когда у нее в последний раз возникало желание позаботиться о мужчине, а не просто переспать с ним. Все, о чем она сейчас мечтала, это проводить Шпандау наверх, уложить в постель, может быть, прилечь рядышком и слушать, как он дышит, засыпая в ее объятиях. Только и всего.

— Я лучше поеду домой, — ответил Шпандау.

— Сказано настоящим ковбоем. Господи, до чего вы напоминаете моего папу. Тот был вылитый Рэндольф Скотт[39]. Даже самокрутки так же сворачивал. У нас было крошечное ранчо рядом с Веко. Из таких людей только гвозди делать. Однажды на лесопилке он отрубил себе мизинец да так и проработал весь день, а палец болтался в перчатке.

— Я вырос среди таких же парней. До сих пор с некоторыми из них общаюсь. А что с ним случилось?