— Для завоевания и удержания господства в воздухе, обеспечения других родов авиации и прикрытия сухопутных войск выделяю две истребительные дивизии. Удары по аэродромам и боевым порядкам противника будут наноситься силами 221-й и 222-й бомбардировочных дивизий. Непосредственную поддержку ударных группировок и подвижных соединений возлагаю на глубоко эшелонированные группы штурмовиков. Для борьбы со вторыми эшелонами и резервами противника выделяю одну бомбардировочную дивизию и четыре полка ночных бомбардировщиков...

— Массирование сил на направлении главного удара просматривается четко, — вмешался в доклад Ватутин. — А как намереваетесь организовать взаимодействие с наземными войсками?

— Пункты управления воздушных армий — мой и 2-й воздушной — разворачиваются недалеко от вашего КП. В штабы 21-й и 5-й танковой армий, а также в штабы корпусов и дивизий будут направлены наши представители со средствами связи. Все они тщательно проинструктированы и уже провели пробные сеансы связи.

— А как подготовлены аэродромы? Защищены ли от налетов авиации противника?

— Основные взлетно-посадочные полосы замаскированы, личный состав БАО оборудовал ложные аэродромы. С них в ночное время запускаем шары-пилоты с горящими лампочками.

— Как материально-техническое обеспечение?

— По норме.

— Ну что же, — удовлетворенно подытожил разговор Ватутин, — вижу, что готовы. Давайте карту.

Быстро утвердив план боевого применения авиации, Николай Федорович в углу карты размашисто написал: «Боевой авиации вести разведку на себя, искать объекты противника (резервы, колонны, районы сосредоточения). Быть готовой наносить массированные удары всей авиацией при обнаружении крупных резервов, особенно танковых и моторизованных дивизий...»

Тепло попрощавшись с летчиками, Ватутин поспешил в 21-ю армию.

— Надо торопиться, — сказал он Семенчуку, — пока не рассвело окончательно. Заодно посмотрим, как передвигаются войска. Скрытность для нас сейчас важна, как никогда.

Но до И.М. Чистякова добрались только днем. Командующий самым внимательным образом осматривал фронтовые дороги и нигде не встретил движущихся колонн. Голая, покрытая первым снегом равнина, казалось, вымерла, только в небе натужно стрекотал маленький У-2. Все это окончательно подняло настроение Ватутина, и он решил не напоминать Чистякову о ночной встрече с его подчиненными.

Зная о постоянной нехватке времени у командующего фронтом, Чистяков сразу после доклада предложил пройти к карте.

— Э, нет, Иван Михайлович! — неожиданно отказался Ватутин. — Думаю у тебя остаться до вечера, переговорить успеем. А сейчас неплохо бы пообедать. Вторые сутки во рту ничего горячего не было, кроме чая. Хорошо бы похлебки какой, а то меня Семенчук закормил тушенкой.

— Как же так? — укоризненно обратился к адъютанту Чистяков.

— А что я могу? Все время на колесах, — оправдывался Семенчук. — В машине, что ли, керосинку ставить?

— Не обижайся, Семенчук, — остановил его Ватутин. — Что ты мой ангел-хранитель, по-моему, весь фронт знает.

После плотного фронтового обеда генералы засели за картой, Николай Федорович уже в который раз внимательно рассматривал красные и черные значки, линии, синие зубчики рубежей противника.

— Вроде сил достаточно, — не выдержал молчания Чистяков, — в сорок первом об этом можно было только мечтать.

— Да, ты прав, но, думаю, в сорок первом трудно было бы таким количеством войск управлять. Сознайся, Иван Михайлович.