Аналогичными силами располагали другие армии фронта, но и они от боя к бою таяли. Между тем Ставка требовала во что бы то ни стало остановить врага, выстоять до создания Лужского рубежа обороны. Во время очередного разговора по «Бодо» Жуков сообщил Ватутину о том, что для создания эшелонированной обороны на дальних подступах к Ленинграду Ставка привлекает часть сил Северного фронта, объединённых в Лужскую оперативную группу под командованием генерал-лейтенанта К. П. Пядышева. В эту группу были включены четыре стрелковые дивизии, три дивизии народного ополчения, Ленинградские стрелково-пулемётное и пехотные училища, а также горнострелковая бригада.
— Если Лужская оборона окажется устойчивой, то XXXXI мотокорпус немцев там завязнет, а у нас будет возможность нанести контрудар по LVI корпусу Манштейна, — начал излагать в ответ свои предложения Ватутин.
— Ударим по сходящимся направлениям по флангам, которые у немцев сейчас оголены. Слишком увлеклись они наступлением...
Жуков одобрил предложение Николая Федоровича, попросил тщательно подготовить план операции. К этому времени к обязанностям командующего фронтом уже приступил генерал-майор П. П. Собенников. Петр Петрович был опытным военачальником. Ещё в Гражданскую войну он, бывший царский офицер, командовал дивизией. В последующие годы занимал различные командные должности, а незадолго до начала войны был назначен командующим армией. Ватутин подробно доложил Собенникову замысел операции. Вдвоём они ещё раз проработали все вопросы на карте. К месту оказалась и немецкая карта, которую нашли партизаны у убитого в ходе перестрелки немецкого офицера. Нанесенная на карту оперативная обстановка по 4-й танковой группе противника совпадала с данными разведки штаба фронта.
Получив разрешение Ставки, 14 июля сразу четыре дивизии 11-й армии — 21-я танковая, 237, 70 и 183-я стрелковые — нанесли мощный контрудар по флангам и тылам прорвавшегося к Новгороду LVI моторизованного корпуса Манштейна. Поддерживали операцию не менее 200 самолётов. Удар был настолько неожиданным и хорошо подготовленным, что противник первое время был буквально парализован. Прорвав слабые фланговые прикрытия, советские войска отсекли главную группировку корпуса — 8-ю танковую и 3-ю мотопехотную дивизии, часть сил дивизии СС «Мёртвая голова» — и начали её планомерное уничтожение.
В ходе пятидневных боёв немецкие части были практически полностью уничтожены, а их остатки отброшены более чем на 40 километров. На полях сражений осталось большое количество боевой техники и трупов солдат. Только от ударов советской авиации противник потерял более 30 танков. В 8-й немецкой танковой дивизии после наступления советских войск из 200 танков в наличии осталось всего 80 машин. Жуков в «Воспоминаниях и размышлениях» писал: «Наступавший моторизованный корпус противника был атакован частями 11-й армии в районе Сольцы. Контрудар 11-й армии был хорошо организован. Его поддержала авиация. От неожиданности противник повернул вспять и начал поспешный отход. Преследуя вражеские войска, части 11-й армии нанесли им большие потери. Если бы не помощь подоспевшей 16-й немецкой армии, LVI мехкорпус Манштейна был бы полностью уничтожен. С подходом дополнительных сил противника 11-й и 27-й армиям Северо-Западного фронта пришлось отойти на рубеж Старая Русса — Холм.
Группа армий “Север”, наступавшая в составе двух армий и одной танковой группы, встретив упорное сопротивление на Лужском укрепленном рубеже, в районе Дно, на рубеже Старая Русса — Холм, а также в районе Кингисепп — Сиверский, понесла большие потери и без дополнительного усиления уже не могла наступать на Ленинград».
Высокую оценку операции дал и Василевский. Читаем в его мемуарах «Дело всей жизни»: «Войсками фронта был нанесен ряд контрударов по захватчикам, в числе которых хочу особо выделить контрудар под городом Сольцы с 14 по 18 июля. Кичливый враг был вынужден несколько отступить, а остатки его моторизованных соединений бежали в панике. И как следствие несколько остывают у фашистских стратегов восторг и ликование, а на их место начинают приходить настроения уныния и мрачной озабоченности».
Действительно, дивизии Манштейна, опьяненные легкими победами в Польше и Франции, быстро отрезвели от ударов советских войск. После боёв под Сольцами они, изрядно потрепанные и поредевшие, были сняты с фронта на переформирование.
Описывая спустя годы те события в своих мемуарах «Утерянные победы», Манштейн вынужден был признать: «Нельзя было сказать, что положение корпуса в этот момент было весьма завидным. Мы должны были задаться вопросом: не шли ли мы на слишком большой риск? Не слишком ли мы под влиянием своих прежних успехов недооценили противника на нашем южном фланге?.. Последующие несколько дней были критическими, и противник всеми силами старался сохранить кольцо окружения».
На следующей странице своих воспоминаний Манштейн сделал ещё одно признание. «В дни окружения, — пишет он, — советские войска захватили у нас важные секретные уставы». Будущий немецкий фельдмаршал нисколько не покривил душой.
Как свидетельствуют документы, 15 июля в боях восточнее Пскова при отступлении немецких частей советские воины захватили несколько секретных пакетов и химическое имущество 2-го батальона 52-го миномётного химического полка. В одном из пакетов, с педантично нанесенными надписями «Ни в коем случае не отдавать в руки врага» и «Открыть только после получения сигнала “Индантрен” из штаба Верховного командования», находилась секретная инструкция ИД №199 «Стрельба химическими снарядами и минами». Там же лежали грифованные дополнения к инструкции, разосланные войскам 11 июня 1941 года, то есть за 11 дней до начала войны. Захваченные эти и другие документы указывали на то, что правительство Гитлера нарушило Женевское соглашение от 17 июня 1925 года, подписанное Германией в 1929 году, которым запрещено применение на войне удушающих, ядовитых и бактериологических средств. Германия никак не отреагировала на инцидент нарушения международного соглашения, хотя советская и зарубежная печать придала его огласке. Однако по факту утраты пакетов Манштейну пришлось давать объяснения Верховному командованию вермахта, как «оказалось возможным», что совершенно секретный документ попал в руки русских.