Долгожданная власть в Москве, для достижения которой было предпринято столько усилий, оказалась для галицкого семейства бесплотным призраком, растаявшим в их неуклюжих объятиях. Люди ручьями и реками перетекали из Москвы в Коломну. Бесталанный Василий II теперь казался москвичам олицетворением порядка.
Старшие сыновья Юрия, Василий Косой и Дмитрий Шемяка, переживали неудачи отца куда тяжелее, чем он сам. Унаследовав от Юрия неукротимый темперамент и бойцовские качества, они остались обделёнными его великодушием. Особой свирепостью отличался старший, Василий Косой. Озлобленный своим физическим недугом, запечатлённым в его прозвище, он страдал к тому же и больным честолюбием. После вокняжения Юрия в Москве Василий Косой, как видно, уже примеривался к роли наследника московского престола. Освобождение Василия II и поселение его в Коломне развеяли эти радужные мечты. Василий Косой не смог философски отнестись к новому повороту колеса Фортуны. Виновником своих несчастий он счёл отцовского любимца Семёна Морозова. Подкараулив боярина в дворцовых сенях, Василий вместе с братом, Дмитрием Шемякой, набросился на него и убил. После этого, спасаясь от отцовского гнева, Юрьевичи бежали из Москвы в Кострому. Так пролилась первая кровь и была преступлена какая-то незримая черта, за которой начинает действовать неумолимый закон — «кровь за кровь»...
Здесь следует заметить, что московская усобица второй четверти XV века, при всей её многозначности, была ещё и вулканическим извержением страстей. Пережившие спокойное, но однообразное правление Василия I, чудом или милостью Божьей уцелевшие во время «великого мора» 1420-х годов, люди того времени были переполнены жаждой жизни. Они захлёбывались собственными желаниями, с одинаковым упоением предаваясь то разнузданным чувственным наслаждениям, то глубокому отчаянию и мыслям о смерти. Впрочем, обстоятельства в данном случае лишь ярче высвечивали то, что уже заложено было в самой природе человека. Непоследовательность поступков многих героев Древней Руси, зачастую ставящая в тупик историков, объясняется глубокими отличиями самого их психологического типа. «Как правило, — говорит Й. Хейзинга, — нам трудно представить чрезвычайную душевную возбудимость человека Средневековья, его безудержность и необузданность» (117, 19).
Измена москвичей, гибель боярина Морозова и бегство старших сыновей настолько потрясли Юрия, что он вдруг разом утратил всю свою энергию и волю к победе. Он «посла к великому князю Василью, да вдеть на свой стол, а сам вде к Звенигороду; и умиришася с великим князем на том, что ему детей своих не приимати, ни помочи им не давати, и вде в свою вотчину в Галич» (24, 19). Договор с Василием II Юрий заключил, находясь в Звенигороде, между 25 апреля и 28 сентября 1433 года (69, 60). Согласно договору, смирившийся мятежник признавал себя «младшим братом» московского князя, обещал помогать ему во всём и не оказывать никакой помощи своим мятежным старшим сыновьям (10, 75).
К тому моменту, когда Василий II заключил этот договор с дядей, уже грянул гром над головой боярина Всеволожского. Уход Юрия из Москвы воодушевил Василия II. Он почувствовал себя победителем и мог теперь свести счёты с виновниками своих злоключений. Приезд в Коломну с повинной не спас могущественного боярина от беды. Не помогли ему и те гарантии безопасности, которыми он, несомненно, заручился, прежде чем ехать в Коломну. Возможно, Василий II узнал о том, что ещё недавно Всеволожский советовал Юрию решительно расправиться с племянником. Кроме того, злопамятный и склонный к интригам Всеволожский мог толкнуть Юрия на новый мятеж. В итоге и сам боярин, и его сыновья были брошены в темницу, а их обширные владения конфискованы. Но самое страшное для Всеволожского было впереди. Скупой на слова летописец так сообщает об этой истории: «Князь же великий Василей Московский Ивана Дмитриевича поймал и велел его ослепити...» (26, 490). Так вслед за старшими Юрьевичами омочил руки в крови и Василий II. Придёт время — и ему самому придётся испить из той кровавой чаши, которую он поднёс теперь Всеволожскому...
Юрий Звенигородский целовал крест на верность племяннику «по любви, в правду, без всякыя хытрости» (10, 80). Однако вынужденная верность никогда не бывает прочной. К тому же Юрий скоро затосковал в своём подмосковном Звенигороде. Его деятельная натура требовала движения и простора. Зажатый в тесном кольце валов, княжеский дворец казался ему захлопнувшейся мышеловкой. Близкая Москва постоянно напоминала о себе болезненными уколами самолюбия. Дайс точки зрения безопасности Звенигород был далеко не лучшим местом.
Вскоре смирившийся мятежник вновь погнал своих коней на север, в Галич. Вместе с Юрием туда отправился и его младший сын Дмитрий Красный — любимец отца, неизменно остававшийся с ним.
Раскол в беспокойном галицком семействе был выгоден москвичам. На Боровицком холме решили воспользоваться благоприятной ситуацией и бить врагов поодиночке. Едва успев утвердиться на вновь обретённом московском престоле, Василий II собрал войско и отправил его на Кострому, где находились тогда Василий Косой и Дмитрий Шемяка. Руководство походом было поручено московскому воеводе Юрию Патрикеевичу. Сын литовского князя Патрикея Наримонтовича, выехавшего в Москву в 1408 году, этот воевода был своим человеком во дворце: его жена приходилась родной сестрой Василию II.
Очевидно, Юрий Патрикеевич имел приказ во что бы то ни стало найти и разгромить Юрьевичей. Когда те отступили из Костромы вниз по левому берегу Волги — он последовал за ними. Дойдя до устья Унжи, Юрьевичи повернули и пошли вдоль речки Немды на север, в сторону Галича. Вслед за ними углубился в совершенно незнакомые ему заволжские леса и московский воевода. Ему казалось, что он вот-вот догонит и пленит мятежников. А между тем Юрьевичи получили долгожданную подмогу от вятчан — восточных соседей Галицкого княжества. Кажется, дрогнуло и связанное клятвами отцовское сердце Юрия Звенигородского: ходили слухи, что на помощь сыновьям он выслал отряд своих галичан. Теперь соотношение сил изменилось не в пользу москвичей...
28 сентября 1433 года на берегу лесной речки Кусь (правый приток Немды) мятежники неожиданно напали на московское войско и наголову разгромили его. Сам воевода был взят в плен. Вероятно, битва произошла близ устья Куси, верстах в семидесяти к юго-востоку от Галича. Юрьевичи послали к отцу с предложением объединить усилия и развить успех новым наступлением на Москву. Однако тот отказался. Идти на Москву в одиночку Юрьевичи не решились. С трофеями и пленными они вернулись обратно в Кострому. Дождавшись, когда на Волге станет лёд, братья перешли на правый берег и отправились зимовать к каким-то неизвестным «Турдеевым оврагам».
В Москве известие о битве на реке Кусь вызвало взрыв негодования. Виновником поражения москвичей молва (вероятно, пущенная из дворца) назвала князя Юрия, якобы тайно помогавшего сыновьям. Смыть позор поражения на Куси и восстановить свой престиж в глазах только что поддержавшей его московской знати Василий II мог лишь немедленной местью мятежникам. Однако гоняться за Юрьевичами по заволжским лесам было делом не только бесплодным, но и весьма рискованным. Иное дело — поход на Галич. Здесь численное и материальное превосходство москвичей могло быть использовано наилучшим образом. Для оправдания разрыва отношений с Юрием весьма кстати оказалась молва о помощи, оказанной им сыновьям. Таким образом, поход на Галич, начавшийся зимой 1433/34 года, получил вид «справедливого возмездия». В нём участвовали и войска союзников Василия II — Василия Ярославича Боровского и Ивана и Михаила Андреевичей, сыновей умершего незадолго перед тем Андрея Дмитриевича Можайского. Вместе с москвичами ходил на Галич и отряд, который прислал рязанский князь Иван Фёдорович.
Узнав о приближении большого московского войска во главе с самим Василием II, Юрий по лесным дорогам ушёл на север, в белозерские земли. Видимо, он хотел отвлечь от Галича часть сил союзников и прежде всего — князя Михаила Андреевича, уделом которого был Белозерский край. В этой кампании Юрий ещё раз показал себя мастером стремительных переходов по незнакомой местности в зимнее время.
Для обороны Галича Юрий оставил своих старших сыновей. Им удалось отстоять галицкую крепость на вершине холма. (Летописи противоречат друг другу в этом вопросе. Есть сведения, что Василий II «город Галич взя и сожже» (36, 190)). Вся Галицкая земля была подвергнута страшному опустошению. Очевидно, Василий II не рисковал затягивать осаду крепости, так как Юрий с отрядом уже вернулся из Белозерья и, спустившись вниз по Обноре, расположился в нижнем течении речки Мезы (Межи) — левого притока Костромы. Заняв этот стратегически важный район, Юрий создал угрозу тылам московского войска. Вместе с тем отсюда он мог напасть на Кострому — оплот московского присутствия в регионе. Манёвры Юрия заставили Василия II снять осаду и через Переяславль вернуться в Москву.
Въехав в Галич и самолично убедившись в катастрофических последствиях московского нашествия, Юрий воспылал жаждой мести. Он принял под свои знамёна всех трёх сыновей и призвал на помощь своих традиционных союзников — вятчан. Собранные им силы Юрий весной 1434 года двинул на Москву. Тем самым повторялась прошлогодняя ситуация. Обе стороны извлекли кое-какие уроки из прежней кампании. Юрий выступил пораньше, чтобы не попасть в весеннюю распутицу. Василий II решил встретить врага подальше от собственно московских земель, дабы не допустить их разорения озлобленными зимним погромом галичанами.
20 марта 1434 года войска соперников встретились у села Никола-на-горе в Ростовской земле. Военное счастье, как и прежде, оказалось на стороне многоопытного Юрия Звенигородского. Василий II и его союзник Иван Андреевич Можайский бежали с поля боя. Девятнадцатилетний великий князь вновь, как и год назад, вынужден был искать убежища неведомо где. Почему он не поскакал в Москву, где находились его мать и жена? Несомненно, здесь скрывалась та же причина, что погнала его прочь из Москвы после поражения на Клязьме весной 1433 года. Молодой великий князь не доверял москвичам и ожидал измены с их стороны. Москва легко могла стать для него западней. Последующие события показали, что у Василия были основания для подобных опасений...
Не мог Василий поехать и в Тверь, где его ожидала либо немедленная высылка, либо арест и выдача Юрию. Холодный приём, оказанный ему в Твери год назад, не оставлял сомнений на сей счёт. Таким образом, выбор путей сужался до двух: в Новгород или в Орду. Последний путь был наихудшим, и Василий оставлял его на самый крайний случай. А пока он решил попытать счастья в Новгороде. Очевидно, князь отправился туда по старинной наезженной князьями дороге: от Переяславля по Нерли Волжской до Волги, затем — немного вниз по Волге до устья Мологи, далее — вверх по Мологе, в земли Бежецкой пятины Великого Новгорода.
Преодолев за десять дней непрестанной скачки не менее восьмисот вёрст, Василий в четверг 1 апреля прибыл на Волхов. Обычно великие князья торжественно въезжали в Новгород в воскресенье, при большом стечении народа. Но теперь торжественная встреча была неуместна...
Союзник Василия II и его товарищ по несчастью Иван Можайский не пожелал разделить с великим князем его скитания. «Просчитав» ситуацию, он решил до выяснения обстановки остановиться в Твери, у своего дальнего родича, тверского князя Бориса Александровича. Василий через посла позвал Ивана к себе в Новгород, но тот, рассыпавшись в извинениях и оправданиях, ответил отказом. Спустя немного времени расчётливый можайский князь получил приглашение от Юрия и поспешил присоединиться к победителю. Так Василий получил ещё один наглядный урок человеческой низости. Из этих горьких уроков измены он постепенно и создавал для себя учебник жизни...
Между тем победители немедля устремились к Москве. По дороге Юрий на день-два задержался у Троицы, чтобы помолиться у гробницы своего крёстного отца, преподобного Сергия Радонежского. Звенигородский князь издавна имел доверительные отношения с троицкими иноками. В 1422—1423 годах при его активном участии в монастыре был выстроен первый каменный храм — Троицкий собор. Но не только камни и святыни влекли Юрия на Маковец. Здесь, в этой лесной монашеской академии, ещё не забыт был тот великий подвижнический дух, который поднял Русь с колен во времена Дмитрия Донского и преподобного Сергия. Здесь, под монотонный звон монастырского колокола, незримо ткалась живая нить русской истории.
24 марта 1434 года галичане подступили к Москве и начали её осаду. В Кремле руководил обороной боярин Роман Иванович Хромой. Впрочем, «обороны» как таковой, судя по всему, и не было. Юрий приступил к Москве в среду на Страстной неделе. Им владели навеянные посещением Троицы покаянные настроения. Последние три дня Страстной недели князь, как и подобает благочестивому христианину, провёл в посту и молитве. В Великий четверг принято было исповедоваться, в пятницу — стоять на выносе плащаницы, в субботу — идти на пасхальную всенощную. Мог ли Юрий пренебречь этими обычаями? Более того, князь великодушно позволил москвичам беспрепятственно отгулять Пасху и первые два дня Святой недели. Потрясённые таким поведением Юрия, москвичи в среду Святой недели добровольно открыли перед ним городские ворота...