Он тягостно задумался, уставившись на кончик носа, зыркнул на Захарова и резко спросил:

– Так, а вы кто?

Гульшат хотела ответить громко и отчаянно, чтобы Шестаков посмотрел на нее и больше уже глаз не отводил, бледнея от ужаса. Но Захаров мягко, почти мяукая, объяснил:

– Законный владелец данного актива и его законный представитель. Вы позволите?

Он решительно шагнул вперед и показал Гульшат, чтобы она садилась за гостевой стол. Щербаков привстал, поморщился и плюхнулся обратно, точно ноги отсидел. Захаров повернулся к секретарше и сказал:

– Три кофе, Людмила Петровна. Гульшат Сабирзяновна, вы?..

Гульшат не ответила, глядя на Шестакова. А он на нее не глядел. Опять в стол уставился.

– Ну да, три кофе, поскорее, пожалуйста, – закончил Захаров и отпустил секретаршу движением левого мизинца.

Людмила Петровна качнула укладкой, как сосна, в которую вписался весенний кабан, но устояла и, стрельнув голубым в сторону застывшего вновь Шестакова, поспешно удалилась.

Шестаков не среагировал – так и пялился в стол застенчивым грибником. С хозяевами-то не такой смелый, подумала Гульшат, понимая, что торжествовать рано. Шестакова ушиб не их визит, а что-то другое. Может, его настоящие хозяева позвонили и сказали, что выдадут тринадцатую зарплату не изумрудами, а кровью мордовских девственниц. А может, модным московским наркотиком закинулся – под одеколон, например. Впрочем, одеколоном пахло все-таки не от Шестакова. От Шестакова не пахло ничем. А запах витал по кабинету собственными маршрутами – да и рассеялся почти. Или, скорее, стал привычным и незаметным.

Через пару минут такими же привычными и незаметными станем и мы, подумала Гульшат. Даже шубу снять не предложил, козел. Захаров, все это время разглядывавший Шестакова, не выдержал:

– Сергей Иванович, может, вы соблаговолите обратить свое высочайшее внимание на нас?

Шестаков немедленно поднял глаза. Гульшат подумала, что либо наркотик неласков, либо у Шестакова впрямь стряслось неладное. Глаза были потерянные и немножко безумные, как будто Шестаков судорожно вспоминал и никак не мог вспомнить важнейшую вещь жизни. Впрочем, заговорил он в знаменитом фирменном стиле:

– Я обратил и недоумеваю. Вы, я так понимаю, Захаров, а вы, девушка, Неушева, так? Прекрасно. И чего вы от меня хотите – я так и не понял по телефону.

– Да от вас почти ничего, Сергей Иванович. Мы просто хотим провести максимально корректным и, если пожелаете, публичным образом заседание совета директоров с участием единоличного владельца, о чем, согласно уставу, заявили вам заблаговременно. И совет хотим провести здесь, на заводе. Вы подготовились?

– Дурдом, – сказал Шестаков, утыкаясь лбом в ладонь. – Именно сегодня, что характерно.

Он убрал руку и сказал почти жалобно:

– Ребят, а давайте завтра, а? Ну то есть я могу вас сейчас вывести с территории, не говоря уж о полиции и всяком таком прочем. На скандал-то по фиг, но вам он не нужен, и мне именно сегодня – ну никак. Большой день сегодня, честно говоря. Давайте на завтра все эти прыжки и ужимки отнесем. А?

– Большой день я бы хотела прожить вместе со своим активом, – сказала Гульшат, поежившись от того, как звонко и глупо это прозвучало.

– Или выгнать на хрен, – вяло сказал Шестаков, глядя мимо них на дверь. – Зараза, кофе-то где? Людмила Петровна!