— Мы все хотим, чтобы тебе стало лучше, — настаивала Эмма. — Роман предложил свою виллу в Тоскане или его новую на Патмосе.
— Патмос? — он никогда раньше там не был.
— Это греческий островок, — пояснил Ангус.
— Очень прекрасный, как я слышал.
— Именно там святой Иоанн предвидел откровения и Конец Света, — добавила Эмма.
— Что ж, это утешает, — Робби пожал одним плечом. — Прекрасно. Без разницы. Я уеду на недельку-другую.
— На четыре месяца, — сказал Ангус.
Робби разинул рот.
— Что? В спа-салоне было всего три месяца.
— В спа-салоне был психотерапевт, — напомнила ему Ангус. — Мы полагаем, если ты будешь один, то тебе понадобится больше времени.
Конечно, ты можешь изменить свое мнение о терапии… — Нет. Черт возьми, нет.
— Тогда четыре месяца, — сказал Ангус. — Все расходы оплачиваются. Плюс твоя обычная зарплата. Ты не можешь бороться с этим, парень.
Эмма улыбнулась: — Увидимся на Рождество, тебе будете намного лучше.
Лучше, его заднице. Это был не отдых. Это было чертово изгнание. Заключен в тюрьму на острове, как Наполеон. Но Наполеон бежал со своего первого острова. Робби решил, что и он может сделать то же самое. Для вампира с телепортационными способностями это было бы легко. И никто никогда об этом не узнает.
Глава 2
Остров Патмос, три месяца спустя… Оливия Сотирис осторожно прикрыла заднюю дверь. Она предположила, что сейчас около половины второго ночи, но ее внутренние часы все еще ориентировались центральное стандартное время.
Ее паром прибыл в порт Скала во второй половине дня, и бабушка уже ждала ее там вместе с молодым таксистом, который к тому же оказался холостяком. После того как они быстро доехали до дома Сотирис в Грикосе, молодой грек уложил ее багаж в комнате для гостей, а затем отвез их в местную таверну.
Вся деревня собралась там, чтобы поглазеть на американскую внучку Хелен Сотирис. И, по словам Хелен, здесь присутствовали все завидные женихи острова.
Оливия несколько часов терпела ласковую брать на ломаном английском от старших деревенских жителей. Ее преступление: не навещала бабушку, свою бедную бабушку, целых шесть долгих лет. Не имело значения, что она видела ее каждое Рождество в Хьюстоне, где жила ее семья, а бабушка каждую зиму приезжала на несколько месяцев. Оливия все еще была виновата в том, что разбила сердце своей бедной старой овдовевшей бабушки.
В это время ее бабушка прыгала по танцполу с вереницей молодых людей, радостно крича: "Опа!" — и разбивая тарелки, так что Оливия решила, что это хоть от одного чувства вины она может отказаться. Она выпила больше вина, чем обычно, надеясь, что это поможет ей уснуть, но вот она здесь, два часа спустя, совершенно бодрая.