Странно, она больше не боялась его. Оплакивая мираж, в который так искренне поверила утром, и который окончательно рассеялся вечером, в душе она мечтала, чтобы он убил ее. Ей больше ни к чему было жить. Любимый мужчина остался за той незримой чертой, где и студенчество. Реальная жизнь, жутко некрасивая и нежеланная, стояла перед глазами, вызывая тошноту.

Медленно, но верно они приближались к ее дому.

— В порядок себя приведи, а то родители не поймут, — с презрением швырнул ей пачку влажных салфеток Михаил.

Она вздрогнула от его грубого жеста, но ничего не ответила. Распечатала салфетки и вытерла тушь с глаз и щек. Смяла в ладони использованную салфетку и отстегнула ремень безопасности. Потянулась рукой к двери.

— Сидеть! — рявкнул Миша. Развернулся и с силой вдавил ее в кресло. Притянул к себе, впился губами в ее рот. Грубо, жестко, раня губы в кровь.

— Пусти… — задыхаясь, пыталась вырваться она. — Ты делаешь мне больно!

— Это еще не больно, поверь, — прижимая ее всем телом, прохрипел он.

Ей удалось выдернуть руку, и она с размаху влепила ему пощечину.

Воспользовавшись секундным замешательством, дернула ручку двери и выскочила из машины.

— А ну, стой! — взревел он и бросился за ней следом. Схватил за кожаную куртку и дернул к себе.

Леся не удержалась на высоких шпильках и полетела прямо на него. Он грубо впился пальцами ей в плечи и с силой тряхнул.

— Если еще раз…

Он не договорил. Калитка распахнулась, и на пороге появился отец.

— А ну, отойди от нее! Живо! Или я тебе башку прострелю, не посмотрю, что ты у нас тут в авторитетах ходишь!

Миша, опешив, медленно выпускал Лесю из рук. Она повернулась к отцу и увидела, что у того в руках старое, ржавое ружье.