– Зачем ты нарожал столько детей, мусульманин? Ты не сможешь их прокормить и дать им образование. Ты проведешь в тюрьме долгие годы, так что твоя жена забудет, как ты выглядишь.

– Не могу смотреть, как тебя мучают! Лучше пусть меня бьют, – сказал как-то Абдул отцу. Но тот в ответ заявил то же самое. Этот разговор они вели как-то ночью, лежа на холодном плиточном полу в наручниках. Оба не могли заснуть. Теперь не осталось и следа от живительного действия кислорода, который Карам получал две недели назад в частной клинике. Господин Хусейн пытался уверить сына, что полицейские на самом деле не верят в то, что Фатиму кто-то замышлял убить. К этому времени они наверняка в общих чертах представляли, что на самом деле произошло в Аннавади, тем более, что свидетелей было множество. Но детали трагедии, постигшей женщину-инвалида, совсем не волновали стражей порядка. Их интересовало, по мнению Карама, только одно: как бы хорошо заработать на этой истории. Один из полицейских все время повторял: «Ты там у себя в трущобах нажил неплохой капитал».

Идея проста: надо запугать заключенного до такой степени, чтобы он отдал все, что у него есть, и даже залез в долги. И все ради того, чтобы полиция не дала ход мифическому, нигде не зарегистрированному делу. Несмотря на то, что побои были запрещены конвенцией о правах человека, к ним прибегали повсеместно. Благодаря им повышалась цена, которую истязаемый был готов заплатить за свое освобождение.

В Индии в сфере уголовного права и системы исполнения наказаний действовали такие же рыночные отношения, как и в сфере сбора мусора. Виновность и невиновность покупались и продавались, как килограмм полиуретановых мешков.

Абдул не знал точно, сколько денег осталось у семьи после оплаты лечения отца и ремонта. Однако он считал, что ради оправдания можно отдать все, что имеешь. Он хотел вернуться домой, в то самое место, которое так ненавидел.

– А что будет, если Фатима завтра умрет? – прошептал Карам. Абдул знал, что отец говорит сам с собой и не ждет от сына совета. Если они сейчас откупятся, а Одноногая умрет, деньги пропадут, а полиция все равно будет вынуждена официально открыть дело.

На какие средства тогда нанимать адвоката? Голос господина Хусейна всякий раз дрожал, когда он произносил это страшное слово – «адвокат». Очень дорогое, даже разорительное удовольствие. При этом один из сокамерников, которого тоже «неофициально» задержали и поместили в эту комнату, уже бывал под судом и предупреждал всех, чтобы они в коем случае не пользовались услугами бесплатного защитника. Это верный способ попасть в тюрьму надолго, если не навсегда.

Время заключения текло, и вскоре отец и сын практически перестали разговаривать друг с другом. Это не удивило Абдула. Что он мог сказать? Посетовать, что родителям стоило быть такими же «параноиками», как он, и всегда держать ухо востро? В этом случае они поостереглись бы затевать перепалки с сумасшедшей одноногой соседкой. Лучше уж сделать вид, что они с отцом слишком устали и не в состоянии вести беседы. Им и так приходилось отвечать на бесконечные вопросы главного следователя, младшего инспектора Шанкара Йерама, чьи губы казались Абдулу уже не рыбьими, а обезьяньими.

Раз, а иногда и два в день, в оконном проеме появлялась осунувшаяся Зеруниза и рассказывала о том, что семья делает для их освобождения и сколько оно, по предварительным оценкам, может стоить. Айша говорила, что за пятьдесят тысяч рупий можно уговорить полицию закрыть дело. Конечно, она не возьмет все деньги себе. Основную долю получат полицейские, а более скромная сумма будет направлена мужу Фатимы.

Зеруниза была очень благодарна Айше за поддержку в первые дни после несчастья, случившегося с Одноногой. Несмотря на политические антипатии к мусульманам и мигрантам, Айша неутомимо вела переговоры с разными чиновниками от имени Хусейнов, и не требовала за свою помощь денег. Она попыталась убедить Фатиму, чтобы та отозвала свое ложное обвинение, а также сопровождала Зерунизу в полицию, чтобы вместе с ней попытаться убедить стражей порядка, что пострадавшая сама подожгла себя. Но этот поход закончился провалом. Офицер полиции раскричался:

– Женщины, что вы себе позволяете? Вы вздумали вести собственное расследование? А ну идите отсюда и не мешайте нам работать!

В Аннавади Айша пользовалась большим авторитетом, но за пределами трущобного квартала считаться с ней не хотели.

– В первые дни Айша помогала мне бесплатно, – сказал Зеруниза мужу через окошко «камеры» предварительного содержания. – Но теперь она намекает, что довольно мне сидеть на мешке с деньгами – пора раскошелиться. И я готова заплатить, чтобы вызволить вас отсюда, но я не уверена, сможет ли она что-либо сделать.

Госпожа Хусейн уже дала денег офицеру Тхокалу, тому самому, который предложил ей «уладить отношения», когда она сидела в участке после первой стычки с Фатимой. После самосожжения Одноногой он уверил Зерунизу, что сможет проследить, чтобы расследование велось честно и чтобы с ее мужем и сыном хорошо обращались во время допросов.

– Я пообещала, что в любом случае заплачу за его услуги. Мне кажется, что он действительно нам симпатизирует, – говорила Зеруниза Караму. – Он мог бы потребовать гораздо больше денег, чем запросил на самом деле.

Следователь по особым делам, посетившая Фатиму в больнице, также ждала взятки. Она навестила Зерунизу, чтобы поставить ее в известность: показания пострадавшей и свидетелей в Аннавади – все это у нее, Пайкрао, под контролем. Чиновница была столь же любезна с госпожой Хусейн, как и с Фатимой:

– Что мне делать? – сказала она и развела руками. – Каким показаниям дать ход – за вас или против? Я представляю власти штата, так что к моему мнению прислушаются. Все в ваших руках, но вам надо принять решение как можно скорее.

Пересказывая эту историю, Зеруниза качала головой:

– Она повторяет то же самое, что и Айша, мол, деньги не для нее. Она передаст их мужу Одноногой. Но я уже поговорила с ним напрямую и пообещала, что помогу содержать девочек, переведу Фатиму в частную клинику и заплачу за все – за койку, еду, лекарства. А давать взятку «собирательнице показаний» я боюсь. Вдруг она исчезнет со всей суммой и не поделится с семьей Фатимы? В этом случае она так и останется в больнице Купер.

– А что сказал муж Одноногой, когда ты предложила перевести его жену в частную клинику?