— До свидания, господин старший лейтенант.

Дайте солдату точку опоры, и он уснёт — эта народная мудрость верна для любой армии во все времена. Исключения бывают. Если у солдата появилась возможность пожрать, добыть выпивку или влезть в какие-нибудь неприятности с местными жителями, он может и потерпеть. В остальных случаях не занятый делом воин засыпает мгновенно — лёжа, сидя, стоя и даже на ходу. Разница между опытным бойцом и зелёным салагой только в подходе к процессу. Молодой теряет сознание сразу. Послуживший, понюхавший пороха боец знает — лучше потратить время, но устроиться с максимальным комфортом.

Среди танкистов новичков нет. Итальянцы оборудованием блиндажей не озаботились. Не успели, или решили, что в городе ночевать удобнее — поди пойми их, нерусских. Ничего, советского бойца устроит и кусок хода сообщения, перекрытый всем, что попало под руку. Ерунда, что в спальне две стены из плащ-палаток, зато тепло. Буржуйку старшина притащил, он же и топит — экипажам завтра с утра в бой, пусть поспят. Жаль, у костра не посидеть – на огонёк скорее залетит миномётная мина, чем добрый человек завернёт. Добрые люди заходили и без огонька — улыбались белозубо из-под густых усов, хлопали по плечам, угощали сигаретами. Поговорить не получилось — так, руками помахали, как глухонемые, но взаимную симпатию выразили.

Теперь сопят и белобрысые, и черноволосые, бдят только часовые да наблюдатели, в неживом свете осветительных ракет всматриваются в лежащее перед ними поле, пытаются заметить врага раньше, чем он подберётся на расстояние гранатного броска. Смотрят старательно — перед позициями нет ни минного поля, ни даже жидкого заграждения из смотанной спиралью колючей проволоки.

Ещё не спят командиры — по самым разным поводам. К старшему лейтенанту Фунтикову повод приполз сам, незваный, негаданный. Сидит, протянув к печке длинные ноги в ботинках с дырявыми подмётками, в грязных пальцах прирождённого музыканта сжимает жестяную кружку с горячим чаем. И сам факт его наличия говорит о том, что умелый и ловкий храбрец может пробраться мимо часовых и секретов, выбрать нужный момент и хриплым шёпотом окликнуть бойца в знакомой форме:

— Товарисч!

Есть всё-таки и среди итальянцев смелые люди. Не просто смелые — Уго Бонатти пополз через нейтралку, хоть знал, что первый встреченный греческий солдат скорее всего прикончит его, как только увидит. Умения Уго тоже не занимать — повоевал в Испании, пытался остановить врага на чужой земле, раз дома не получилось. В интербригадах итальянцев было много — не всех антифашистов перестреляли в двадцатых сбившиеся в стаи мальчики в чёрных рубашках. После поражения республиканцев Бонатти кружным путём, через Алжир и Ливию вернулся в родную Парму. Как оказалось, только для того, чтобы через два месяца угодить в армию ненавистного Муссолини. Завоёвывать для фашистов Грецию Уго не желает, умирать на штыках её защитников — тоже. В их батальоне, потерявшем во вчерашнем бою больше половины офицеров, таких большинство. Они с радостью сдадутся, но разъярённые греки в плен не берут. Выход Бонатти увидел, когда заметил перед атакующими цепями сынов Эллады характерные башни танков советского производства. Знающий пару десятков русских слов итальянец вызвался пробраться к танкистам — там наверняка есть русские, они должны понять — в грязной игре политиков солдаты не виноваты.

Делегат глотает обжигающий чай, смотрит на Фунтикова и понимает — есть Бог на свете, ведь Уго добрался сюда живым. Нашёл советского командира, и этот офицер, хвала Мадонне, говорит по-испански — тоже воевал с франкистами. Он поможет.

Фунтиков смотрит на итальянца и понимает — спать сегодня ночью не придётся.

Пришлось вести перебежчика в штаб батальона, затем в штаб греческой дивизии. Спустя два часа Михаил вместе с греческим пехотным капитаном проводил итальянца за линию секретов, выждал немного, чтобы убедиться, что на той стороне обошлось без стрельбы. Если утром защитники нескольких кварталов разом сложат оружие, нападающие смогут без боя ворваться практически в центр города.

Фунтиков прощается с греком и направляется к своим танкам — возможно, получится прикорнуть часок-другой.

Ноябрьская долгая ночь. Темная и густая, как турецкий кофе. Она тянется, будто нудный рассказ выжившего из ума старика. Того самого, что изводит потомков воспоминаниями о чудесной юности, многозначительно поглядывая на секретер, в котором хранится его завещание.

Греки ёжатся в секретах, силятся разглядеть в её непроглядности дома осаждённого города и ждут рассвета, который позволит добраться до вражеских глоток. Итальянцы понимают — утром будет атака, отбить которую, скорее всего, не получится. Им хочется растянуть ночь, как резину, — вдвое, втрое против обычного, может быть, тогда исчезнут в темноте проклятые русские танки, ударят из-за гор подоспевшие на выручку дивизии… Знают, что выручать некому, проклинают «гениальность» своих генералов: из-за их безграмотности защитников Греции на второй неделе войны оказалось втрое больше, чем агрессоров, но надежда остаётся всегда — даже падая в пропасть, стоит верить, что край твоего плаща зацепится за камень.

Любая ночь рано или поздно заканчивается. Медленно и неуверенно светлеет небо на востоке, проступают из сумрака окрестности. Провожая темноту, бойцы скребут ложками по котелкам и мискам, умываются и разбегаются по местам. К утру греческая артиллерия сменила позиции — сегодня артподготовки не будет, греки собираются захватить город, а не разрушить его. Бить будут по разведанным целям, поддерживая продвижение пехоты. Столкновение неизбежно, напряжение с обеих сторон фронта нарастает и прорывается визгом стартеров, затем рокотом танковых двигателей. Долгих десять минут итальянцы вслушиваются в голодное ворчание бронированных монстров, с надеждой поглядывают на расчёты противотанковых ружей и, увы, — немногочисленные противотанковые орудия. Хватит ли их, чтобы справиться с десятками танков, которые внезапно появились у врага? Ещё осталось со вчерашнего дня удивление, размешанное с детской обидой — почему? Почему навстречу танкам противника не выходит вдвое, втрое сильнейшая волна итальянских машин? Где фашистские танковые дивизии, что так красиво смотрелись на парадах? Дивизии, которые втоптали в пыль дикие орды абиссинцев, которые стремительными ударами вспороли оборону испанских республиканцев?

Времени для размышлений оказалось немного — моторы взревели, и на жидкую линию обороны потрёпанной сорок девятой пехотной дивизии двинулись танки, за которыми дружно поднялись цепи греков с винтовками наперевес. Застучали пулемёты и винтовки итальянцев, прижимают пехоту к земле, пытаясь отсечь её от брони. Завыли в воздухе миномётные мины. Открыла огонь греческая артиллерия, снаряды ударили по позициям миномётов, заставили остановить огонь, сменить место. По танкам бьют двадцатимилиметровые «Солотурны». Попадание, ещё одно — танк, в который угодили бронебойные пули, даже не думает останавливаться, довернул башню, ударил из пушки, нащупывая позицию ПТР. А если в гусеницу? Совсем другое дело, Т-26 повернулся, подставил под обстрел борт, но и боковая броня выдержала несколько попаданий. Тем временем позиции немногочисленных «Солотурнов» засыпают снарядами соседние танки. Уцелевшие расчёты волокут своё громоздкое оружие вглубь обороны.

По флангам наступающих открывают огонь шесть уцелевших противотанковых пушек. Сразу три Т-26 останавливаются, из люков вываливаются экипажи, бросаются на землю, спасаясь от ружейно–пулемётного огня. Радость защитников не слишком продолжительна — по позициям ПТО прямой наводкой отрабатывают самоходки. Гаубичные снаряды буквально вырывают землю из-под итальянских артиллеристов. Танки ускоряются, чтобы гусеницами растереть в прах пушки и их расчёты.

Броню трёхбашенных монстров не берут даже снаряды сорокасемимилиметровых «Белеров». Одному из танков удаётся сбить гусеницу, но ответный огонь в щебень растирает каменный забор, за которым стоят орудия. Расчёты погибают под осколками и пулемётными очередями.

Положение обороняющихся всё хуже. Ещё пять, максимум десять минут — и бой закипит в домах и на улицах. В этот момент в центре оборонительных позиций из окон домов вместо пулемётных очередей и гранат вылетают белые тряпки. Танки расходятся в стороны, огибают обозначенные белым кварталы, обходят дома, из которых не раздаётся ни одного выстрела. Сбрасывают небольшой — два десятка человек в чёрной форме — десант, и на высокой скорости устремляются к центру города, выпустив на прощание из выхлопных труб облака вонючего дыма. Сизая гарь медленно тает в холодном воздухе, взводы греческой пехоты без остановки проскакивают кварталы, над которыми на ручках вил, мётел и лопат болтаются простыни, скатерти, полотенца и нижнее бельё. Фигурки в чёрном торопят, размахивают руками, и пехота бежит следом за рёвом моторов. В домах, двери которых загораживают русские добровольцы, ждут завершения боя несколько сотен простых итальянских парней — они нашли способ уволиться из армии говорливого дуче.

В ведущем бой танке не до красот литературного языка — экипаж не говорит, он перелаивается короткими фразами, минимум слов, максимальное количество информации. В армии этот сленг вежливо именуется «командирским», но запись этих команд и докладов не стоит показывать в издательствах. Танкистам плевать на редакторов и корректоров, о существовании которых они, в большинстве своём, не имеют ни малейшего понятия.

Танк Фунтикова вылетает на очередной перекрёсток. Итальянский огнемётчик ошибается, огненная струя бьёт в борт. Огнесмесь бесполезно растекается по закрывающему подвеску бортовому экрану, выжигает краску. Вторая может ударить в моторное отделение, найти щели, просочиться под броню, зажечь моторы…