— Правый! — ревёт командир.
Одновременно с его воплем Алесь Куневич, пулемётчик правой башни, всаживает в огнемётный расчёт очередь на половину диска. Баллон со смесью взрывается, и на грязной улочке албанского городка вспыхивает жаркий костёр. Второй номер страшно кричит, какое-то время катается по земле, пытается сбить пламя. Куневич добивает его короткой, экономной очередью в три патрона. Несколько гранат вылетают из-за заборов, но не причиняют танкам никакого вреда. Т-28 разваливают каменную кладку заборов, пулемётчики бьют очередями в разные стороны. Итальянцы привычно разбегаются. Михаил несколькими командами назначает командирам машин места, и через минуту танки занимают позиции, направляют во все стороны стволы пушек.
Ротный на всякий случай ещё раз проверяет схему — характерный изгиб улиц, площадь в квартале к востоку, минареты мечети — всё верно. Его танки перекрыли коммуникации центральной части города, теперь итальянское командование не сможет перебрасывать подкрепления с одного участка обороны на другой по кратчайшему расстоянию – только в обход. Фунтиков дождался докладов командиров взводов, занявших два соседних перекрёстка. Греки, не сильно отстали от танков, занимают оборону в ближайших домах. Расчёт из трёх бойцов сноровисто поднимает на чердак двухэтажного особнячка допотопный «гочкис» на неуклюжей треноге. В обороне — могучий агрегат, непонятно только, как пулемётчики умудрились притащить его сюда, не отстав от легконогих пехотинцев.
— Большой, я первый-раз, держу центр, как понял, приём!
— Я Большой, понял тебя, держи центр, второй на подходе, приём.
Потерять три танка на ровном месте из-за того, что не заметил поставленные ночью на прямую наводку пушки! …дак ты, а не командир роты! Алексей всаживает осколочный в окно, из которого пытался стрелять очередной пулемётчик, и усилием воли изгоняет из головы мысли о бездарно организованной атаке. Потом, после боя, придёт время для разбора, а сейчас нужно грамотно довести роту до победы, нет времени на самоедство. Танки парами и тройками ломятся между домов — не спеша, чтобы не оторваться от идущей следом пехоты.
Парни Димитриадиса работают с танками неплохо, для первого раза просто отлично. Не зря потрачено время на разговоры с греческими командирами. За каждым танком идёт закреплённое отделение, укрывается за бронёй от пулемётных очередей. Танки ломают заборы, расстреливают пулемётные точки и позиции стрелков. Пехота зачищает дома, особо смотрит, чтобы не выскочил на расстояние броска горячий итальянский парень со связкой гранат или бутылкой бензина. Греки выискивают и отстреливают расчёты противотанковых ружей. Жаль, связи с ними нет — в бою некогда следить за пехотой. Танки с расчётами ПТР расправляются эффективнее вооружённых винтовками пехотинцев, зато видят экипажи намного меньше. О радиосвязи с пехотой можно только мечтать — после боя. Сейчас нет времени, танкисты работают.
— Короткая!
Летит к цели очередной снаряд, всаживает в окно очередь ДТ, и танк снова идёт вперёд. Улица за улицей уходят за корму, всё слабее отбиваются итальянцы, предпочитают убегать, сделав один-два выстрела. Командир третьего взвода доложил о захваченной без сопротивления миномётной батарее, танки первого, с которым наступает машина командира роты, прошли через заставленный брошенными грузовиками пустырь. Где-то в городе есть ещё артиллерия, десятка два трёхдюймовок или около того, но она давно не подаёт голоса. Пушки вполне могут стоять где-то в засаде, чтобы в упор ударить по подходящим танкам. Нет, хватит на сегодня потерь.
Алексей высовывается из люка, подзывает греческого лейтенанта, и пехота выходит вперёд, выглядывают из-за укрытий, жестами показывает танкистам, что можно двигаться дальше.
Заминка выходит у старого здания, похожего на помесь сарая и средневекового замка – из узких окошек молотят несколько пулемётов, не подпускают пехоту. Толстые каменные стены не пробиваются пушками двадцать шестых, снаряды лишь выбивают куски камня. Такими темпами для разрушения превращённого в крепость склада понадобится несколько часов времени и пара боекомплектов. Стоит он неудобно — на возвышенности, перекрывает сразу несколько улиц. Именно для таких случаев идут за ротой самоходки Козлоногова.
Несерьёзные с виду машинки выходят в промежутки между танками, наводят на цель кургузые стволы своих гаубиц. Залп – и склад рушится в клубах дыма, складывается внутрь крыша, разлетаются по сторонам куски черепицы. От здания остаётся дальняя стена, уродливо возвышающаяся над грудой перемешанных камней и брёвен. Радостно орут греки, потрясают винтовками – им нравится такая война.
— Молодчик, Козёл, с меня выпивка! — нарушает правила радиообмена Котовский.
Танки на всякий случай обнюхивают пространство тонкими стволами пушек и идут дальше, практически не встречая сопротивления.
— Сам козёл! — обижается им вслед командир батареи.
Лучший способ согреться — хорошо поработать. Какая работа греет сильнее, чем рытьё земли? Только работа банщика. Кто копал горный грунт пополам со щебнем, когда всё время приходится выковыривать лопатой каменные обломки, знает. А вырыть втроём окоп для танка? За ночь? Ничего, справились. Экипажи сбили ладони рукоятями лопат и киркомотыг, но укрыли машины по самую башню.
Технику третьего взвода утащили в тыл, восстанавливать ходовую, но оставшиеся двенадцать танков на три километра фронта — очень неплохая цифра. Греки под вечер пригнали конные упряжки, вывезли трофейную артиллерию. Пехота окопалась перед позициями танкистов, чуть ниже по склону, но землю рыли без фанатизма, окопчики получились неглубокие, а траншеи между ними и вовсе курице по колено. Не собираются оборону держать, рвутся в наступление. Как раз с этой стороны атаки не будет, город будут брать ударами с севера и с юга.
Клитин очередной раз проходит вдоль позиций роты, заставляет два экипажа исправить форму брустверов, проверяет несение службы часовыми. Порядок требует постоянного контроля со стороны командира, не уследишь, и грязный подворотничок обернётся необслуженным танком, потерей боеспособности. На выдавленное в спину, шёпотом и сквозь зубы: «Каганович, …!»[4] можно не обращать внимания, это эмоции, они для службы значения не имеют. Сочтёт командир нужным — и вправду метро рыть станут. Лейтенант Клитин спуску не даст ни себе, ни подчинённым.
Утром, перед завтраком, танкистов посетили греческие офицеры, но разговора не получилось — никто из визитёров не знал русского языка, а мучиться, листать разговорник лейтенант не счёл нужным. Пообщались жестами, Клитин схему обороны показал. Покивали друг другу и разошлись. О чём говорить советскому командиру с отродьем помещиков и капиталистов? У них на погонах следы от корон ещё не выцвели.
Когда вокруг притаившейся Корчи взлетели в небо сигнальные ракеты, Клитин вдруг ощутил досаду от того, что ему не нужно бросать вперёд свои танки. Кажется, в ноздрях до сих пор стоит мерзкий запах горелой человечины, обгоревшие обломки Т-26 стоят рядом, но до ломоты в ладонях захотелось сжать рукояти наводки, поймать в прицел врага, толчком педали послать в него снаряд или всадить пулемётную очередь. Не важно, что в ответ может прилететь отлитая в сталь стремительная смерть, важнее видеть, как падают в грязь тела убитых тобой противников.