— В Испании, Федя, не фашисты победили. Там республиканцы проиграли. Порядка не было, каждый сам по себе воевал — коммунисты наособицу от анархистов, только интербригады дрались нормально. Потом буржуи блокаду организовали. Я как-нибудь подробнее расскажу. Смотри за небом внимательнее, тучи сегодня выше поднялись, не свалилось бы на головы что-нибудь потяжелее листовок.

Передовая — гнездо огромного паука. Бегут во все стороны, пересекаются под всеми возможными углами провода полевых телефонов, заплетают ловчей сетью полосу в десять — пятнадцать километров вдоль линии фронта. Укутанные в изоляцию тонкие медные жилки — нервные волокна современной войны. Конечно, есть радио, только не всякий приказ стоит орать в эфир. Кроме того — радиостанция вещь дорогая и хрупкая, имеет склонность жаться к большим штабам. В стремительной атаке танковой лавины, в кабине самолёта альтернативы радиосвязи нет, но простые пехотинцы и артиллерия всё ещё вертят ручки полевых телефонов. Повинуясь электрическим импульсам, отправляются к невидимым целям снаряды, перемещаются массы войск и поднимается в атаку пехота. Бывает, по неосторожности или из-за шального осколка паутина рвётся, но это не критично: бегут вдоль линий паучки-связисты, суетятся, не находят покоя, пока не восстановят разорванную нить.

Первый признак приближения к линии фронта — артиллерийская канонада. На подходах к осаждённой греками Корче она почти не слышна, так, редкие одиночные выстрелы. Греки экономят боеприпасы, а итальянский гарнизон зажат с трёх сторон и снабжается по горным тропам — на спинах мулов много снарядов не привезёшь.

Именно идущий в укрытую долину телефонный кабель говорит Котовскому — где-то там ждут команды на выход к передовой резервные части. Крыши богатой усадьбы и целые жгуты проводов – штаб. На горе – крупный командный пункт или узел связи, следующая линия наверняка уходит к позициям дивизионной артиллерии. За холмом несколько раз с долгими перерывами ахает пушка серьёзного калибра, снаряды с воем раздирают холодный воздух и уносятся куда-то к невидимой цели. Алексей довольно кивает — правильно догадался.

Позже становится различима трескотня ружейно-пулемётного огня. Вокруг — привычная суета ближнего тыла. Бегут и скачут посыльные, группами и целыми подразделениями марширует пехота, поднимаются дымки костров и полевых кухонь. Треплется на ветру белый флажок с красным крестом. Большая часть звуков не слышна из-за шума моторов и лязга гусениц, поэтому происходящее воспринимается как немое кино.

Машет руками боец–мотоциклист в танковом шлеме. Понятно, танкистам – сюда, и танки съезжают с дороги, уходят в заросли незнакомого кустарника, замирают поротно, глушат моторы.

После трёх часов марша тишина давит на уши. Выбираются из удобных кустов бойцы, на ходу застёгивают пояса — стеснительность в армии понятие отвлечённое. Механики привычно лезут с осмотром по люкам, лючкам и точкам смазки, изучают состояние катков и гусеничных лент. Экипажи раскатывают брезенты, проглоты принюхиваются, пытаясь определить, где именно расположились батальонные кухни. Командиры отдали привычные и, по большому счёту, ненужные — и так все знают, что делать — распоряжения, и стянулись к штабным машинам, ждать приказов. На подножке радийной машины развалился капитан Мотылевич, придерживает левой рукой полевую сумку, бока которой распирает пухлая склейка карт. Курит в сторонке застёгнутый на все пуговицы Клитин, с хозяйским видом оглядывает окрестности Фунтиков, что-то быстро пишет в блокноте командир самоходчиков капитан Козлоногов. Алексей подходит к командиру первой роты, хлопает по плечу осторожно — на его фоне Михаил смотрится хрупкой игрушкой.

— Как думаешь, скоро нас под молотки кинут?

Фунтиков нехотя отрывается от созерцания засыпанных снегом вершин.

— Думаю, скоро. Чего гадать — комбат вернётся, доведёт обстановку.

Долго ждать не пришлось — Майор Барышев выпрыгнул из коляски мотоцикла, кивнул сидящему на заднем сиденье комиссару и направился к штабному грузовику, бросив на ходу:

— За мной, товарищи командиры!