— Не знаете вы, — обращался он к соседям, — да, не знаете, что это за жадный человек! Как он передвигает по ночам границу своего виноградника все дальше на мой участок! Да нет, он не перестанет пакостить мне до второго пришествия!

Иные из соседей, те, что поехидней, подзуживали его:

— Враг вражды не позабудет!

— Не давай ржаветь кинжалу — жаль булатного клинка!

— В этой грамоте обозначены правильные рубежи — да никто верить не хочет! — со стоном отзывался Чикотела и добавлял: — что только не сорвется с языка у человека с уязвленным сердцем и взбаламученной, желчной душой! — Надо кончать! Нынче осенью не держать в руках Чирику чаши с молодым вином!

И при этом ворочал полными тоски глазами.

А что же Чирик? И в ус себе не дул! Радовался на зреющие, тронутые уже синевой, виноградные кисти. «Этой осенью надо посадить еще с десяток кустов «ркацители» — думал он вслух, и люди поддакивали: «Да, этот хоть в пустыне виноград вырастит!»

— Господи солнцеликий, будь милостив! — твердил Чирик свою неизменную молитву. Недосуг ему было лаяться с соседями, изводиться в распрях. Зато Чикотела был неутомимый смутьян.

— Вон он, тащится, чтоб его ничком похоронили! — говорил он, почернев с лица, при виде Чирика.

А Чирик, незлобивый Чирик, не мог удержаться от смеха…

— Чего он сам себя терзает, нелепый человек? Все мы люди, — дети праха; день — да твой, живи без страха!

А Чикотела не унимался: «О-ах! Увидеть бы мне его развороченные ребра, камни, его кровью обрызганные!»

— Что ты душу свою отягчаешь, несчастный человек! — сердилась на него жена — добрая и богобоязненная Ташнеура.

— Так почему же я богом забыт, судьбой изобижен? Где моя удача, скажи? — плачущим голосом прерывал жену вечно отлынивающий от дела Чикотела: — Так почему же у нас ничего нет за душой? Разве не Чирик виноват в нашей бедности? Сердце у меня иссохло!

Ташнеура, с языка у которой стекал только мед, а не желчь, оправдывала добряка соседа, но возмущенный Чикотела яростно напускался на жену:

— Разве он не передвинул ко мне межу? А откуда взялись те пять лоз вдоль самой границы?

— Дались тебе эти пять кустов! Разве пятью виноградными кустами семью прокормишь? — возражала незлобивая Ташнеура.

— Почему не приберет смерть моего врага? Он должен раньше меня уйти, да, да, он, Чирик должен на том свете открыть передо мной черную дверь! — никак не хотел утихомириться Чикотела.

— Довольно, перестань, лютая твоя душа, бурливый человек! — отвечала Ташнеура.

Забрав свое трепало и шерстяную кудель, она уходила во двор, присаживалась у розового куста — это было ее любимое место — и крестилась, вздыхая: