Прошло две-три недели, и вновь к Ярину вернулось знакомое чувство, будто он нашел себя – как в самом начале, когда он только начинал работать у Елсея. До обеда парень наскоро разбирался с ремонтными работами: создав одну общую иллюзию необходимых ему деталей, он заводил Штрельмскую Шкатулку на все сразу. Затем, после обеда, он создавал гораздо более сложную иллюзию какой-нибудь игрушки. Как правило, волшебная шкатулка успевала сделать за день только одну игрушку, а иногда приходилось оставлять ее работать и на ночь, чтобы утром получить что-нибудь особенно сложное. Закончив с иллюзией, он читал старые гномьи книги по чародейству или рекламные буклеты игрушечных магазинов городов Альянса – только бесы знали, как мастеру Ритцу удавалось доставать все это – и пытался разгадать внутреннее устройство различных заводных или паровых машинок. Иногда Ярин просто смотрел на то, как переливается и подрагивает иллюзия на крышке шкатулки – мерцания завораживали парня, и он мог глазеть на них часами – и мечтал.
В один из таких счастливых дней он мечтал о том, чтобы шкатулка стала побольше. Чтобы в ней можно было изготовить настоящие, большие вещи. Например, котел паровоза, или пароходный винт – впрочем, для этого шкатулка должна быть размером с небольшой дом. Тогда хотя бы прачечный шкаф, или посудомоечный… Ярин попытался прогнать эту мысль прочь. Пусть в конечном итоге все закончилось наилучшим образом, но парень помнил переживания, связанные с этим изобретением, от азарта победы при первом прочтении заклинания до бессильной ярости от насмешек отца Пидигия. Но если бы тогда у него было это дивное устройство… Никакие тролли с
Ярин вскочил, пораженный догадкой.
Да, это все объясняло.
Вот откуда Орейлия брала детали для своих машинок. Вот почему они были так безупречны. Вот почему из всех вещей она забрала только старый сундук!
Куда бы она ни отправилась, она знала – ей больше ничего не нужно.
Глава 17. Церковь – мать, Император – отец
Штарна лежала и бездумно таращилась вверх. За стеной Монастыря радовало глаза дневное солнце – а может быть, холодно и мягко светила луна. Изнутри никогда нельзя было знать наверняка. У Штарны не было ни солнца, ни луны, были лишь включенные днем и ночью светильники, а вместо неба, голубого или черного, покрытого звездами – потолок. Она уже выучила наизусть каждую крошечную неровность, каждую мельчайшую трещинку, она знала потолок настолько хорошо, что, закрывая глаза и проваливаясь в дрему, видела все его же. Может быть, она и сейчас спала. А может быть, нет. Так сложно было отличить сон от яви! И там, и там к ней являлись кошмарные клирики со своими ланцетами и молитвами, не давай покоя ни в бодрствовании, ни в забытии.
Иногда, впрочем, к ней на помощь приходил Киршт. В первый раз он тайком пробрался сквозь охрану, разрубил связывающие ее руки путы, и тайком вывел через черный ход. В следующий раз ему пришлось перебить половину клириков, а в последний – нести ее на руках, потому что сил ходить у нее уже не было. Нет, это всегда происходило во сне. Наяву она лишь надеялась на спасение.
Впрочем, и надежды оставляли ее, вместе с силами: сказывались и постоянные кровопускания, и разъедающие сознание, монотонные бессмысленные молитвы церковников. Ее даже перестали привязывать к койке – зачем? Она все равно не смогла бы сбежать. Только один раз ей удалось встать, и уже для этого ей пришлось собрать в кулак все остатки воли, которые еще были в ее распоряжении. Она сделала два шага и рухнула на пол, где и пролежала пару часов, пока к ней не пришла монашка с обходом. Это было пару дней назад… Или больше?
Надежды, мечты, желания утрачивали отчетливость очертаний, сменяясь чем-то холодным и серым, будто грязный лед. Ее внутренний огонь почти угас. Она просто лениво, неторопливо грезила о том, как это закончится – без подробностей, без деталей.
Кажется, к ней кто-то зашел. Раньше при виде служителей Церкви она сжималась от страха и отвращения, но теперь ей было уже все равно. Она даже не повернула головы. До нее долетели обрывки фраз:
– Ваше высокопреосвященство… Трудный случай… не поддается. Что-то знает.
Шаги. Перед ее взором возникло старческое лицо – и на мгновение ей показалось, будто сама смерть пришла к ней сегодня. Голый, казавшийся сделанным из кости, череп, темные круги под ввалившимися глазами, тонкий бескровный рот, и это омерзительное бесстрастное выражение, так характерное для всех святых отцов… Епископ Ариан ощупал пальцами ее похудевшие щеки, покрытый испариной лоб, заглянул в глаза.
– Исповедуйся, дитя мое. Покайся в своем грехе. Очисти свою душу.
Штарна молчала.
– Только в исповеди ты сможешь найти покой. Расскажи нам все. Как вы вызвали бесовские силы? Как твой знакомый смог оторваться от земли?
У нее не было сил отвечать.
– Кто еще? Кто еще знал его? Тебя видели в его компании в лагере, не отпирайся. Кто еще был с вами?