«Хочешь об этом поговорить?» – не унимался он.
Я вздохнула и покачала головой. Что я могла сказать?
Порой, когда хочешь сделать хорошее, приносишь столько вреда, что ломаешься изнутри и уже не знаешь, сможешь ли снова делать что-то хорошее.
Что мы видим страшные, ужасные вещи, которые причиняют нам боль? Причем нам кажется, будто у нас нет права испытывать эту боль, потому что находимся на внешних окружностях диаграммы (имеется в виду описанная в начале книги диаграмма с концентрическими окружностями, где по центру находится больной, дальше идут самые близкие его люди, и так далее. –
«Мы хотели… ему помочь», – сказала я.
«Ну конечно хотели. Вы помогаете людям! Вы все делаете нечто потрясающее», – сказал он, пытаясь успокоить меня, в то время как я разразилась слезами.
«Я думала, что умру в том долбаном лифте», – усмехнулась я сквозь слезы.
«Никто бы не позволил тебе умереть».
«В том-то и дело, что мы не в силах это предотвратить. Мы не «позволяем» людям умирать, они просто умирают. Мы не можем это остановить». Я подумала о врачах, об их лицах после смерти пациента, которые были такими же печальными и ранимыми, как у только что снявшего с себя цирковой грим клоуна.
«Это не твоя вина, я не это имел в виду», – сказал он, понимая, что мы говорим не совсем об одном и том же.
«Я понимаю, что не имел… Просто… Я не думаю, что кто-то сможет понять. – Я пыталась подобрать нужные слова, чтобы объяснить, какой тяжелой ношей становятся для нас подобные потери. – Порой… Порой возникает такое чувство, что мы жонглируем слишком большим количеством мячей, и когда какой-то из них все-таки падает, то умирает человек, и мы больше не в силах этого исправить. А иногда мы позволяем упасть самим себе. Словно, чтобы спасти других, нам приходится смириться с тем, что нас самих это поломает».
«Ты чувствуешь себя сломанной?» – спросил он.
«Ну, мы все сломаны в той или иной степени. Сломаны и гонимы призраками прошлого». Вместе с тем я прекрасно знала, что это не вся правда. Я осознала, что упустила нечто неосязаемое, из-за чего мы снова и снова продолжали заниматься нашим делом.
«Но не все так просто. Бывает не только грустно», – я силилась сформулировать словами то, как чувствовала себя, когда испытывала настоящую веру в силу медицины.
Я подумала об одной своей пациентке, которая дважды пережила рак легких. Ей хотелось только двух вещей: дотянуть до Рождества, чтобы провести его с внуками, и не стать полностью зависимой от кислородного баллона, с каждым движением нуждаясь в новой порции газа. Она довольно ясно изложила свои приоритеты, и благодаря этому нам удалось совместно сформулировать оптимальный план лечения. Мы решили отказаться от удаления второй опухоли: хотя это и увеличило бы ее шансы на выживание, от легких бы осталось слишком мало, чтобы она могла продолжать жить так, как хотела. Вместо этого мы назначили ей курс лучевой терапии. Я только и сделала, что выслушала ее и изложила возможные для нее пути, постаравшись подробно описать, что ждало ее в конце каждого из них.
В конечном счете мы вместе выбрали для нее план действий, который полностью соответствовал ее ценностям. Затаив дыхание, я наблюдала, как она проходит лучевую терапию, надеясь, что ее будет достаточно, чтобы она смогла протянуть до конца декабря. Я просыпалась по ночам, переживая, что мы были слишком осторожными, применяли недостаточно агрессивные методы лечения. Я напоминала себе, что такова была ее воля, однако все равно не могла снова уснуть.
Ей удалось дотянуть до Рождества: более того, она сама все приготовила на праздничный стол. Она запекла индейку с начинкой, сделала картофельное пюре, а также запеканку из сладкого картофеля и зеленых бобов и два разных пирога. Она купила подарки своим внукам, которые открывали их на ее глазах. Письма, которые она написала им на случай, если она не доживет, так и остались лежать в ящике. Когда я получила от нее по почте рождественскую открытку с фотографией, на которой она стояла в окружении своих детей, это была лучшая благодарность, о которой я только могла позволить себе мечтать.
«Остается место и для волшебства», – сказала я, пытаясь собрать свои воспоминания в какое-то убедительное и осмысленное утверждение. Мне хотелось объяснить ему, что когда мне удавалось полностью погрузиться, в то, что мы делали изо дня в день, появлялось нечто святое, глубокое и совершенное. Это были мимолетные моменты, однако именно в них были заключены все аспекты жизни… любовь, уважение, человечность, наука, – все было там. И это было лучше, чем что бы то ни было на свете.
«Значит, хорошего все-таки больше, чем плохого», – по-своему однобоко подытожил он.
Я вздохнула и кивнула головой, и мы оба улыбнулись, радуясь тому, что я решила принять эту укороченную версию куда более сложной и многогранной идеи.