Клер и себе налил кофе — черный, без сахара. Он был лысый, полный, с пухлыми пальцами. Кружка у него была белая, на ней — папа с дочкой и надпись розовым «Лучший в мире папа».

— Как тебе в убойном отделе, Кэрол? Нормально?

— Отлично.

Прошло всего три недели, и Старки еще не разобралась, нравится ей тут или нет. Она много где успела потрудиться. И в отделе по работе с несовершеннолетними, и в отделе по борьбе с организованной преступностью, и в саперной бригаде. Там-то она и нашла себя, только вот назад ее уже не возьмут.

Клер пил кофе и поглядывал не нее — видно, набирался храбрости спросить. Все рано или поздно спрашивали.

— Это совсем не то, что работать с бомбами. Даже представить не могу, как ты этим занималась, — сказал-таки он.

— Да ничего особенного, Клер. Ездить в патрульной машине куда опаснее.

— Может, для тебя и ничего особенного, но у меня бы духу не хватило обезвреживать заряженные бомбы.

Когда Старки работала сапером, она обезвредила более ста взрывных устройств. И больше всего в этой работе ей нравилось то, что она контролировала ситуацию. Бомба взрывалась тогда, когда это было нужно Старки. И только однажды бомба ее не послушалась.

— Клер, ты хотел о чем-то спросить? — сказала она.

— Да нет, я просто… — смутился он.

— Да ладно тебе. Ну да, однажды не повезло. Случилось землетрясение, и эта штуковина взорвалась раньше времени. Всего не предусмотришь.

Старки улыбнулась. Ей нравился Олни, нравились фотографии детей у него на столе.

— Она меня убила. Здесь, неподалеку. Убила насмерть.

Старки налила себе еще кофе. Жутко хотелось закурить. Старки курила по две пачки в день — а раньше и все четыре.

— Врачи меня вытащили. Я была уже там.

— Кэрол, ты уж извини. Что тут скажешь…

— Я ничего не помню. Очнулась — надо мной врачи. Потом больница. Вот и все.

— Понятно… Ну, надеюсь, тебе у нас в убойном понравится.

— Спасибо, старина.