— Сами разберёмся. Расходитесь.

Как обычно, люди его послушались.

— Ты идти сама, видимо, можешь. Идём в парк, — сказал мне он.

И я шагнула, задним умом сообразив, что он опять победил одним словом. Обида ещё кружилась внутри, но почему-то стало стыдно: он снова меня спас. Чемодан заскрипел жалостливо. Артём покосился. Подозвал кивком коричневого мужичка, вручил ему зеленую бумажку.

— Поможешь отнести в багажник. Я занят ежом.

И тот подчинился, выхватил у меня ручку. Все ему подчиняются...

— Но... — начала было я.

Артём вновь глянул на меня так, что хлопья обиды в душе свернулись комочками и осели по стенкам, как холестериновые бляшки. Сердце принялось работать на перегрузках, в висках зашумело.

— Если тебе надо уехать, — сказал он, — доставлю в аэропорт или на вокзал. Но сначала поговорим. Не при всех.

Через минуту мой чемодан оказался в багажнике чёрного авто, а Игнат, как посылка, — утрамбован в полицейском внедорожнике за решёткой. Подъехал автобус. Зеваки, всё ещё разглядывающие нас до этого, забились внутрь, как зелёный горошек мозговых сортов — в банку, и отправились "каждый к своему Оливье". Разномастные экскурсанты тоже с шумом и перекличкой начали грузиться в блестящий серый минивэн. Вершины Ай-Петри коснулось солнце, и мы с Артёмом остались одни на только что людной остановке. Колючий нелегал в ладонях Артёма засопел и начал вертеться, пытаясь цапнуть за палец.

— Пойдём, — повторил мне Артём. — Кое-кому не терпится в кусты.

— Стой! — воскликнула я и вместо того, что вертелось на языке, ляпнула, волнуясь: — Я понесу ежа, отдай, пожалуйста. Он ко мне, в конце концов забрался безбилетником.

Артём качнул головой.

— Товарищ мелкий, но колючий, ты поранишься.

— Но у тебя шишка! — глянула я на багровый бугор над бровью Артёма.

— Думаешь, она мешает мне правильно выбрать маршрут? — усмехнулся он. — Не беспокойся. Окрестности я узнаю: за гостиницей лестница. Два шага и в парк.

Потом посмотрел на меня.

— Ты хотела уехать, не попрощавшись? Что-то случилось?

— Случилось... — голос у меня внезапно сел, как и все мои намерения высказать обиду, бросить в лицо всё что думаю, развернуться и гордо уйти.

— Что?