Да вот же трещина! И еще одна! Она просто не замечала их, нянча синяки и ссадины!

Леферия подскочила к треснувшей стене и ударила в нее кулаком. Никакого результата. Попробовала просунуть в зияющую трещину пальцы и разорвать камень голыми руками. Показалось, что ей это вполне под силу. Но пальцы не помещались, а камень не крошился. Проклятье и все бесы дна!

А что, если… Она рывком поставила на ножки перевернутую койку, налегла бедром, разгоняя ее, чтобы ударить в стену, как тараном. Тарана не вышло, хотя удар был сильным.

Проклятье…

Леферия села на койку и ссутулилась. А что, собственно, будет, если она вырвется? От императора не убежишь. Можно разве что сменить имя, внешность, поселиться в бедном квартале и зарабатывать на жизнь самой черной работой… Но не этого она хотела! Нет, не этого!

И готовность наслаждаться любой жизнью, лишь бы это была жизнь, а не смерть, успела улетучиться…

Вскоре пришел тюремщик. С собой он нес сумочку с медикаментами. Обезболивающие мази, обеззараживающие, заживляющие и даже мази от синяков.

— Что случилось? — спросила у него Леферия.

— Был большой катаклизм, — ответил он хмуро.

— Какой?

— Страшный. Столкнулись миры. Хорошо, если на этом и кончится.

Для молчаливого тюремщика эта фраза приравнивалась к трехволновой речи о судьбах государства. Леферия раскрыла рот:

— Как — столкнулись миры? Что это значит?

— А чтоб мы сами так понимали, что это значит, — буркнул тюремщик, протягивая ей сумку с мазями. — Сама натирайся, пока я здесь.

— Боитесь, что украду каплю масла, смажу замок и сбегу? — фыркнула она, но начала послушно натирать лечебными смесями самые большие ссадины. — Объясните же! Как это — столкнулись миры?

— А так, что наш мир врезался в какую-то чужую землю, и она теперь маячит у нас на полгоризонта. Города какие-то, домины в сотню этажей, деревья чудные… Наша рыба передохла, а какая не передохла — к ним попала. Моря из берегов повыходили, вернулись, правда, да бед успели наделать.

На этом запас его красноречия иссяк, и он замолчал. Леферия больше ничего не добилась. И даже провокационный вопрос: «А тюрьма-то не рухнет?» не вызвал никакой реакции.

«Если и не рухнет, — решила Леферия, — должны перевести всех в какое-то другое здание. И тогда…»

Она не знала, что тогда. Не собиралась же она, в самом деле, бежать!

Но прошел день, другой, и все вернулось на круги своя. Заключенные остались в старом здании. Трещины замазали. Тюремщики опять замолчали. Синяки сошли. Будто и не было никакого катаклизма.