Конечно, Анну придется каждый день питать эфиром, но он справится. А средств у него хватит. Он видел эфирные магазины.

Солнце разошлось не на шутку, и даже промышленные дымы, застилающие Престмут, были ему нипочем. Соверен подумал, что это добрый знак. Он легко отшагал полмили до первых домов, прокручивая в голове карту, показанную Мастифом в редакции "Хроник". Все-таки странная дуга получалась из мест убийств. Словно убийцу, Жефра, тянуло к Хайгейтским холмам и эфироизвлекательной машине. Неспроста, нет.

На Пенни-лейн Соверен зашел в отделение Королевской почтовой службы, опечатал конверт и нанял мальчишку-посыльного, который пообещал доставить записку в течение часа. Затем Соверен почтил своим вниманием отделение Колониального банка и снял со счета двадцать пять фунтов. Управляющий выдал сумму сам, не скупясь на слова, какой мистер Стекпол во всех отношениях замечательный клиент. Если что, банк всегда, в любое время, и даже любой кредит, в разумных, конечно, пределах.

Соверен улыбался, но думал об Анне. Ей нужны будут мази, какие-то лекарства, возможно, хороший хирург. И платья, да, платья.

В кэбе Соверен проехал через центр города, через площадь Фаланг, мимо здания парламента, Королевских казарм и часовой башни, полюбовался шпилями Вестфальского собора и приказал остановить в районе Лонг-Энда.

Вся неприятность с Саймоном Кипсейком состояла в том, что обитал он в берлоге на Клаузен-стрит, под самым носом у Папаши Тика. При всем том, что средства позволяли старику переселиться в район поприятней. Возможно, он сидел у Папаши Тика на крючке. Или же действительно не любил ничего, кроме родных стен.

Лонг-Энд встретил Соверена заполненной по случаю солнечного дня набережной, криками чаек, прогулочными катерами, бороздящими близкую речную гладь. Дальше по берегу потянулись портовые склады и пирсы, но Соверен взял правее, окунаясь в липкую тьму припортовых улочек.

Здесь всюду пахло рыбой и дегтем, из кабаков доносился рев пропитых глоток, дети все как один бегали в полосатых рубашках. Гостиница "Парус и медуза", прилепившаяся к остаткам крепостной стены, ранее огораживающей порт, имела статус тихого и ничем не примечательного заведения. Немногим было известно, что в ней собирались контрабандисты, перевозящие запрещенные товары по всему Престмуту. Джин, бренди, ром, хлопок из северо-американских штатов, сахар и фрукты. В общем, все то, с чего, если ты богач, нужно отстегнуть Его Величеству грабительский процент.

А так-то мы всей душой. Правь, Британия!

Соверена здесь не знали, но ему был нужен лишь один человек, некогда пойманный и отпущенный им восвояси. Этот человек, прощаясь, сказал ему: "Если будет необходимость, найдете меня в "Парусе и медузе", сэр".

Человека звали Алек Грондейл.

Года четыре назад он по божеским ценам поставлял выпивку половине кабаков Догсайд-филдс, не забывая и Неттмор. Соверен накрыл его с большим грузом в только что отстроенном канализационном канале, но, конечно, не во славу Короля, а в интересах Папаши Тика. Размах дела Папашу Тика слегка шокировал, и он испытал соблазн подмять контрабанду выпивки под себя, поэтому Алек Грондейл должен был тихо почить в том же канале с ножом в горле.

Но Соверен его отпустил. И Папаше Тику, уже после того, как ярость Папаши схлынула, обрисовал выгоду не иметь ссор с контрабандистами: и от облав прикроют, и достанут, что можно и что нельзя, и первой новостью поделятся.

"Ты слишком умный мальчик", — сказал тогда, скривившись, Папаша Тик.

В зале "Паруса и медузы" пологом висел табачный дым. Сквозь ругань и вопли слышался звон монет. Люди сидели за бочками у окон и в углах и за длинными столами в центре. Эфирные лампы зеленили пальцы и лица.

На стенах висела парусина. Стеклянный сосуд с настоящей медузой, распустившей в воде фиолетовые щупальца, стоял в нише у входа.

— Сэр, — позвал Соверена от стойки малый с простецким лицом и серьгой в ухе.

Соверен подошел.

— Вы не заблудились, сэр, нет?

— Нет. Мне нужен Алек Грондейл.