– Билли, – сказала она.

Он посмотрел на нее, потом снова отвернулся к автомату.

– Билли, – повторила она.

Он перестал возиться.

– Ты был дождем, – сказала она.

Калхун посмотрел на нее в полумраке кафе, но ничего не ответил. Только слабо улыбнулся, той самой грустной улыбкой, в которую она влюбилась все эти годы назад, хотя и никогда не думала об этом до нынешнего момента. Он вернулся к «Селект-О-Матику».

– У меня когда-то был племянник примерно возраста Сэнди. Ему римская свеча влетела в лицо. С фейерверками всегда так.

– Ты заслуживаешь быть его отцом, – сказала Аннабель.

Калхун на этот раз улыбнулся сам себе – улыбкой мужчины, довольного собой, и вставил тяжелый механизм каретки обратно в автомат. Он закрутил шурупы, подсоединил провода и отошел, чтобы посветить фонариком в сторону Аннабель, и заявил:

– Ты поразительная женщина, Аннабель.

– А ты хороший мужчина, Билли Калхун, ты что надо, а мне следовало давно это увидеть. Давным-давно. – Она наклонилась к нему и вытерла что-то черное с его щеки. – Теперь я это вижу.

– Я всегда думал, это потому что я старый.

– Старый и хорош собой.

– Вы что, со мной флиртуете, мисс Гаскин?

– Ты починил?

– Почистил и подключил. В этой коробочке, оказывается, есть записи из…

– Есть четвертак? – спросила она.

Калхун улыбнулся и достал из кармана рубашки монетку, будто та была там всегда и только ждала этого случая. Аннабель не удивилась бы, если так оно и было. Она бросила монетку в прорезь и выбрала песню. Когда автомат заиграл, она повернулась к нему.

– Я мог бы и догадаться, что ты выберешь «Тэмми», – сказал он.

Женщина в автомате запела.