— Правда, ножом не разрежешь наши кандалы.

Граф сжал хлеб и разломил его на дне половины. Хлеб был далеко не свежий: арабы имеют обыкновение печь свой ячменный хлеб раз в месяц, а иногда даже раз в два месяца.

На стол что-то упало с глухим шумом.

— Я так и знал, — проговорил граф. — Это дороже всякого кинжала или пистолета.

В хлебе, присланном Хасси аль-Биаком, были спрятаны две маленькие кремневые пилки с чрезвычайно тонкой отделкой, которыми можно было распилить кандалы не хуже, чем стальными, и притом не производя ни малейшего шума.

— Чудная у тебя жена, милый граф, — сказал тосканец. — Не напрасно ее прозвали Звездой Атласа. А тесть и того лучше: вот он посылает тебе свободу в черством хлебе. Впрочем, мы и в него запустим зубы.

— Чем скорее он исчезнет, тем лучше. Вахмистру может прийти в голову нанести нам неожиданный визит.

— Хлебец порядочной величины, но все равно: обещаю похоронить его в своем тощем теле меньше чем за десять минут. А ты хочешь?

— Съем немного: ведь его, вероятно, пекла Афза.

— Стало быть, нас накормит Звезда Атласа.

Тосканец взял половину и начал уплетать ее, как человек, не евший двое суток. Хлеб оказался твердым, но зубы у молодого человека были акульи, и через несколько минут от хлеба не осталось и следа.

— Кажется, никогда еще не ел с таким аппетитом, — сказал тосканец, пережевывая последний кусок. — Должно быть, оттого, что хлеб сохранил аромат пальчиков Звезды Атласа.

— Когда же наступит конец твоей вечной веселости? — спросил граф.

— Вероятно, когда буду стоять перед взводом солдат и офицер скомандует: «Пли!»

— В тебя?

— Конечно. Если моя тощая особа попадется в когти военного трибунала…

— Не попадется, Энрике. Сегодня вечером дадим тягу…

— Если нас не пристрелят часовые.

— Ночь будет темная и, кажется, бурная. Нервы дают мне знать, что сегодня надо ждать грозы. Ты знаешь, каковы грозы в этом жарком климате.

— Да, они не часты, но ужасны. Только в прошедшем месяце семь дисциплинарных убило молнией в четвертом шатре.