– А если мимо пройти, взглянуть?
Сосед матроса отпил из высокой кружки недорогое пиво, бросил рассеянный взгляд в соседнее кафе, подумал и отрицательно покачал головой:
– Не стоит. Тертый клиент.
Старший филер откинулся на спинку стула, доставая из кармана пачку сигарет, вновь неприметно, но внимательно обозрел окрестности и вынес окончательное решение:
– Приказано вмешиваться, только если нашего парня попробуют взять. Русский сидит спокойно. Пишет он или срисовывает, нас не касается, нам интересно, куда он после пойдет. А он, возможно, тут не один. – Британский агент по опыту знал, когда следишь за серьезной персоной, могут найтись желающие последить и за тобой. Рисковать он не собирался: – Может, он вообще не по делу строчит.
Англичанин, прикрывающий отъезд Григулявичуса, угадал.
Первые строфы легли на бумагу легко, стихотворение писалось быстро, «шло само». Возможно, подсознание утешало за проигранную, он был уверен в этом, операцию. Проигранную жандармом, но… может статься, разбудившую поэта. Он быстро, не останавливаясь, покрывал лист блокнота строками:
Дописав в конце последней, восьмой строфы: «Хочу сбежать я… куда-нибудь», Гумилев задумчиво нахмурился. Чувствовал, не то. Он легко мог бы переделать концовку так, чтобы не было ощущения нелогичности. Поэту его уровня это не составило бы вообще никакого труда, но… сейчас ему мешало чувство, что как раз концовка стоит на своем законном месте, и если уж что и менять, то лучше все предыдущее. Такое случается не всегда, но, в очередной раз «но»…
Он перечитал набросок еще раз, окончательно признал, что с композицией что-то явно выходит не так, определился над структурой стихотворения в целом подумать потом и занялся четверостишиями. Исправляя, поменял пару слов.
«В нечетных строках идут внутренние рифмы: свобода – года, ставя – славе… А тут рифмы нет… Махнуть рукой? Или…»
Поэт, не забывая поглядывать в окно, все-таки подыскал нужный вариант, снова перечитал и снова остался неудовлетворенным. Теперь смущала другая строфа:
«С внутренней рифмовкой плохо: оревуар и гитары – это, помилуйте, еще увидеть надо! Да и в целом… не очень. Откуда гитара? – задумался поэт. – Пожалуй, лучше… лучше вспомнить город на скале! Есть у нас такой? Ес-сть… Сразу становится ясно, что и гитара – испанская, и рифма у нас прояснилась. Впрочем, все равно не то».
Он допил чашку, бросил несколько монеток на стол и пошел к выходу.
25.12.1932 г. Франция. Париж
Счастия бытия в Париже тоже не наблюдалось. А вместо волн Николаю Степановичу обрадовался полковник Шмырко. И выяснилось, что уезжать из Европы пока что рано.
– Николай Степанович, два известия, – сообщил резидент. – Первое, сигнал от нелегалов поступил.
– Разберусь, – пообещал Гумилев.
– Угу. Второе, к нам едет Знаменский.
– Заведующий Разведчастью?
– Именно. У него будут дополнительные сведения по покушению на Барту.