17

С недавнего времени Пахан проникся сочувствием к вертухаям. Его «подопечные» после дурацкой гибели Прыща состояли всего из пяти человек, и то с ними невозможно было поладить. А в зоне – тысяча. Причём каждый порядочный зэка мечтает о побеге – это закон. Но бегут единицы – это тоже закон! Боятся? Утопленника повешением не испугаешь. Сколько мэтров способны возглавить не то что побег – бунт, целую революцию, но почему-то предпочитают прозябать на нарах, ограничиваясь определённым кругом влияния. Почему? Теперь Пахан знал: зачем мельтешить, если в зоне у них всё схвачено, и никакой ответственности. А Пахан – придурок, потому что взял на себя ответственность за всех, кто с ним бежал, и ничего не мог с этим поделать. Они связаны вместе, при поимке тоже вместе получат новые срока, а если оставить когонибудь, тот потянет за собой всех. Вот почему Пахан только нервно покрикивал на вечно цепляющихся друг к другу Урюка и Карася, остерегаясь подставлять спину Газону. Был бы жив Витька Зуб, было бы проще. Витька мог, умел, сукин сын, разрядить любую напряжёнку шуткой. Но Зуб кормит муравьёв под кедром. Глупо всё получилось. В бегах ещё и суток не провели, а двоих уже потеряли. И до кучи – замочили детишек при отягчающих. А это уже пожизненно всем поголовно. Ну, может быть, Карась и Урюк отвертятся. Вот они и грызутся, не понимая чёрной тени, прилипшей к лицам Сыча и Ферапонта…

– Тихо!

– Блин, крапива!

– Притырься! Лежать!

– Ты чё!

– Лежать всем!

Пахан первым распластался в траве, не обращая внимания на ожоги крапивы и писк комаров. Лес обрывался, перед ними раскинулся широкий лог, сплошь покрытый зеленью. В человеческий рост папоротник, ковыль и пучка, уже раскидавшая свои семена, заполняли всю ложбину. И посреди буйства травы, прислушиваясь, стояла бородатая и рогатая скотина. Даже отсюда Пётр разглядел мокрые, широкие ноздри; глуповатые, но глубоко печальные глаза; ответвления на коронообразных рогах. Сугубо городской житель, Пётр в реальности никогда не встречался с дикими животными, но законы жизни учили: если перед тобой нечто похожее на лося, то это и есть лось.

– Вот это да! – шепнул на ухо лежащий рядом Ферапонт. – Такого бы на вертел!

– Чего там? – подполз Карась.

– Цыть! Тихо! – шикнул Сыч. – Лосей никогда не видел?

– Дай мне! – Карась умоляюще потянулся к пистолету, зажатому в руке Пахана.

– В голову ему, между глаз…

Пётр и сам знал, что желудки зэков вопят и вытягиваются; соль, найденная в сумке шорских ребятишек, имеется в наличии, там же нашёлся коробок с тремя спичками. Мысленно представляя себе пылающий костёр, сочное мясо, глотая подступившую слюну, он поднялся тихо, как тень. Опыт с цепными собаками не прошёл даром – двигаться нельзя: одно неосторожное движение и всё пропало. Поэтому замер, сжимая вспотевшей ладонью рукоятку пистолета, осторожно нащупывая курок указательным пальцем. Сердце стучало громко, пожалуй, слишком громко, потому что лось повернул голову и непонимающе уставился на неизвестно откуда возникшего человека. Несколько секунд они разглядывали друг друга. Огромные тёмные глаза спросили:

«Кто ты? Чего хочешь?»