Молчун усмехнулся:

– Какой был получен приказ?

– Доставить тебя до санатория.

– Отставить. Я попросил друга об одолжении и своими ушами слышал, что ты должен выполнять все мои указания. Так что езжай прямо, на Инициативной повернёшь вправо. Как звать-то?

– Анатолий Иванович, – выдохнул конопатый.

– Трогайся, Толик. Кстати, папку кидаю на заднее сидение, – красная папка с гербом шлёпнулась в указанном месте, на что Анатолий Иванович, казалось, не обратил ни малейшего внимания.

Старые тополя, потерявшие половину жёлтого одеяния, понуро молились небу. Усталые, измученные выхлопными газами, они едва ли не облокачивались на нахохлившиеся трёхэтажки с выщерблинами на стенах. Пыльная автострада в ожидании дождя терпеливо несла своё бремя, брезгливо отталкивая прикосновения шин. Выглядывая из окна, Молчун представил себя иголкой, скользящей по дорожкам огромной грампластинки, называемой миром. Мелькание домов, деревьев, людей и фонарных столбов незаметно переходило в тягучее движение пустырей и заводов. За ними почти не трогалась с места чахлая берёзовая роща, за которой незыблемым монументом стоял неподвижный горизонт, тянущийся за свои пределы до определённой точки – центробежной оси проигрывателя, на которую наслоили эту неправильную обратную пластинку: свою для каждого, но исполняющую одну и ту же бесконечную мелодию жизни. Со временем всё-таки затирающуюся, покарябанную, заставляющую подпрыгивать и дёргаться измочаленную иголку.

– Останови у подъезда, – попросил Молчун, когда въехали во двор общежития, – подожди минут пятнадцать, – он отстегнул ремень, распахнул дверцу, но внезапно замер. На мгновение в глазах вспыхнуло лукавство и, повернувшись к водителю, потребовал:

– Дай твоё удостоверение.

– Не имею права, – отреагировал Толик.

– Значит так, – Молчун усмехнулся. – Это мы уже проходили. Твой непосредственный начальник отдал приказ выполнять любое моё желание, тс-с, – взмахом руки попросил молчания у пытающегося возразить водителя, – следовательно, любое моё требование равносильно приказу. Так что, голубь, не жмись, потому что вдруг мне захочется, чтобы ты затолкал его себе в задницу. Приказ есть приказ, и его невыполнение карается.

Толик обиженно сглотнул, отчего выпирающий на худой шее кадык судорожно вздрогнул, насупившись извлёк удостоверение и положил на панельный щиток со словами:

– О самоуправстве будет доложено майору.

– Хоть генералу. Отдыхай, Толик, – Молчун сграбастал удостоверение и вновь распахнул дверцу. – За вещичками моими присмотри, – толкнул стоящий в ногах рюкзак и вышел из машины. В его планы не входил предполагаемый шмон, а нанесённое оскорбление офицерскому самолюбию не заставит конопатого рыться в его вещах, а следовательно, он не натолкнется на две коробки с патронами.

Вбежав на пятый этаж, Молчун постучался и прислушался, постучал ещё. Требовательно и настойчиво.

– Раздолбались, – недовольное ворчание, щелчок замка и из распахнутой двери возник Володя Вожорский во всей красе – мятых, сиреневых в цветочек трусах, пальмообразным туловом и с небрежным недоумением, а затем и презрением в глазах, которое перекосило небритые скулы в подобие улыбки. – Чего припёрся?

– Поговорить надо, – невозмутимо откликнулся Молчун.

– Пошёл ты… – дверь наверняка бы захлопнулась, если бы между ней и косяком не оказалась нога.

Молчун ткнул пятернёй крону пальмы и вошёл в комнату.

– Вожорский Владимир Дмитриевич? – ухмыльнулся незваный гость.