Представьте себе следующую картину на футбольном матче: толпа фанатов в одном секторе стадиона воодушевленно вопит, когда ее команда поражает ворота соперника, но недовольно гудит, если получен ответный гол. Фанаты, расположившиеся в другом секторе, отвечают своими неодобрительным гулом и приветственными криками в противофазе. Синхронность действий сотен и тысяч индивидуумов каждой стороны аудитории болельщиков создают впечатление, что в каждом из секторов находится нечто единое и почти неделимое, примерно как хор, следующий одной партитуре. Теплота и эмпатия, которые по отношению к «своим» ощущают все участники толпы, а также одновременно – презрение и даже враждебность по отношению к «другим», «чужим», поразительны. Подобное поляризованное мышление команды на поле и ее болельщиков на трибунах имеет много общего с более радикальным мышлением, связанным с предрассудками, расовыми беспорядками и преследованием (гонениями).

А теперь представьте себе парад штурмовых отрядов: каждый боец в сапогах, все маршируют гусиным шагом в такт с духоподъемной музыкой военного оркестра и под возгласы приветствующей толпы. Эта сцена действительно напоминает зрелище футболистов, бегающих в форме по полю стадиона, и их ликующих фанатов на трибунах. Энтузиазм болельщиков порождает заразительные восторженные чувства в адрес своей команды (и – по ассоциации – самих себя) и уничижительные – в адрес команды противника.

Враждебность на спортивных аренах, как правило, носит ограниченный во времени и пространстве характер, а вот свирепость и дикость, охватывающие людей во время военных действий, могут быть постоянно расширяющимися и всепоглощающими – хотя дихотомическое представление о «наших» и «не наших» («чужаках») присутствует в обоих случаях. На самом деле, граница между спортивным соревнованием и физическим нападением на врага нередко оказывается пересечена. Представьте себе «войны» между футбольными фанатами: буйные болельщики проигравших нападают на тех, кто болел за победителей, и даже на игроков «своей» команды, которые (по их ощущениям) не оправдали ожиданий.

Самая печально известная война из-за спортивного события разразилась в Константинополе в VI веке нашей эры. Городской ипподром стал ареной для соревнования колесниц, которые различали по зеленым и голубым ливреям возниц. Весь город разделился на два лагеря – «зеленых» и «голубых». Гонки колесниц, приправленные взрывоопасной смесью политических и религиозных разногласий, вылились в беспорядки и бунты, позднее – в резню. Массовая драка между «зелеными» и «голубыми» на ипподроме в 532 году переросла в войну между враждующими общественными группами, кульминацией которой стал пожар, уничтоживший большую часть города; далее последовала резня, в которой погибли тысячи «зеленых»[123].

Образ мышления, чувства и поведение личности в составе группы лишь отчасти могут быть объяснены в терминах того, как один индивидуум мог бы взаимодействовать с другим. Хотя дуалистическое мышление и предубеждения имеют место в случаях и персональных, и групповых взаимодействий, некоторые феномены, такие как товарищество, преданность лидеру общего дела, коллективные заблуждения и иллюзии, следует понимать только в групповом контексте. «Группизм» – аналог эгоизма, только по отношению к коллективу, а не к отдельной личности. Человек, находящийся в группе, переносит собственные эгоцентричные взгляды в рамки того, что выгодно его группе. Он интерпретирует происходящие события в терминах групповых интересов и убеждений. Обычный эгоизм превращается в «группизм». Он не только подчиняет личные интересы интересам группы, но и воспринимает интересы «чужаков» – тех, кто вне его группы, – как противоположные, если они несовместимы[124].

Человек, всецело преданный своей группе, может способствовать продвижению благоприятных образов сотоварищей (а следовательно, и самого себя) и принижению образов «чужаков». Конфронтации с другими группами подчеркивают «положительно-предвзятое» отношение к своей группе и «негативно-предубежденное» – к вражеской. Существует взаимозависимость между тем, как он оценивает сотоварищей по сравнению с «чужаками»: чем в большей мере человек ощущает, что другая группа противостоит «нашим», тем сильнее возвеличивает свою группу. Приятели кажутся ему все более дельными, стоящими, благородными и духовными, в то время как «чужие» – никчемными, низкими и аморальными.

Очень многое в групповом поведении основано на взаимодействии (часто малозаметном) между убеждениями, образами и интерпретациями, которые превалируют в группе. Члены группы настроены придавать определенное, специфическое значение событиям, так или иначе ее затрагивающим; они с готовностью принимают мнения и концепции, которые выдвигает и продвигает лидер. Несмотря на экстремистский характер, эти убеждения могут быть относительно гибкими (по контрасту с тем, что наблюдается у психиатрических пациентов). Даже выстраданные жизнью убеждения можно пересмотреть по сигналу лидера группы. Например, Гитлер в своей речи мог призывать к уничтожению Советского Союза под восторженно-одобрительный рев толпы, а позднее – вызвать энтузиазм масс, заявив о подписании пакта о ненападении с той же страной. Многочисленные акты взаимодействия между его последователями служили цели направить общественное мнение в нужную сторону. А когда он снова изменил курс и напал на Советский Союз, среди тех же масс распространился похожий тип группового «заражения».

Человеческая тенденция подстраивать описания своих восприятий под соответствие их оценкам других членов группы была продемонстрирована в экспериментах Соломона Эша[125]. Он показал, что испытуемые – участники эксперимента – готовы изменить свои ранее высказанные описания какого-то внешнего фактора под влиянием других людей. Так, человек мог допустить, что первоначально зафиксированное в его сознании пространственное расположение какого-либо объекта было неверным, и изменить свое мнение на этот счет, для того чтобы соответствовать тому, что об этом думают другие люди. Такое «коллективное мышление», часто ведущее к очевидными когнитивным искажениям, помогает сплотить группу.

А эта сплоченность, в свою очередь, подвигает членов группы подчинить свое собственное мышление коллективному менталитету. Единодушие во мнениях и результирующая удовлетворенность от разделения целей с сотоварищами подчеркивает преданность группе. Жертвы, на которые можно пойти, риски, которые можно взять на себя ради других членов группы, только укрепляют преданность и сплоченность. Верность и преданность способствуют готовности и даже стремлению к тому, чтобы отбросить обычные моральные и этические нормы вплоть до того, что человеку становится приемлемым его участие в пытках, истязаниях и беспричинных убийствах.

Предубеждения, ведущие к когнитивным искажениям, таким как произвольные выводы или чрезмерные обобщения, одинаковы в случаях вовлечения человека в конфликт как просто с другим индивидуумом, так и с членом другой группы. Страстная ненависть, возникающая между мужем и женой по отношению друг к другу во время тяжелого развода, основывается на некоторых психологических процессах, схожих (и даже совпадающих) с теми, что вызывают ярость одетых в униформу головорезов, грабящих дома и магазинчики беззащитного меньшинства. Однако в ходе групповых акций людьми движет некая «коллективная предвзятость» и передающиеся как зараза чувства, достигшие большого размаха. Индивидуум заменяет собственные ценности и ограничения на то, что принято в его группе, которая для своих членов проводит черту, границу между «нами» и «ими»[126].

Пожар в театре, проигрыш в футбольном матче, новость о военной победе – все это концентрирует внимание людей на соответствующей теме, будь то опасность, поражение или победа. Разделяемое людьми значение какого-либо события ведет к разделяемым же ими чувствам – панике, огорчению, эйфории – и порождает тот же тип поведения: паническое массовое бегство, буйство и беспорядки или празднование. Бесчинствующих молодчиков из толпы линчевателей или погромщиков подгоняет все тот же имидж невинных жертв как чего-то дьявольского. Празднующие победу вдохновляются тем же славным и духоподъемным образом своей группы или нации. Смешение индивидуальных внутренних убеждений с убеждениями, принятыми в группе, разжигает этнические конфликты и проистекающие из предрассудков действия, выливающиеся в гонения и войны. Подчинение личных интересов интересам группы проявляется в актах самопожертвования, а в наиболее драматической форме – в подрывах себя террористами-смертниками.

Стремление индивидуума к личному успеху в сочетании с его жаждой сильной привязанности к кому-либо или чему-либо удовлетворяется отождествлением себя с успехами выделяемой им в своем сознании группы и тесной связью с ней. Психологический механизм, приводящий к возникновению субъективного чувства удовольствия вследствие личных достижений, действует и в случаях триумфа группы. Но преданность группе вознаграждает в большей степени, чем какое-либо исключительно личное переживание. Так как члены группы взаимодействуют друг с другом, их радость победы усиливается по мере распространения внутри этой группы.

Такое «эмоциональное заражение» или синхронизацию реакции в группе можно наблюдать на самых ранних стадиях развития человека. Любой из тех, кто видел новорожденных малышей в детских комнатах или яслях, может подтвердить, что, когда один из младенцев начинал плакать и кричать, другие подхватывают его «вой»[127]. Такой же «волновой эффект» возникает в более позднем возрасте: когда кто-то из находящихся в аудитории людей вдруг широко зевает, почти все остальные в течение короткого времени тоже начинают позевывать. И еще: смех, начавшись в одной точке, быстро и неконтролируемо превращается во всеобщий хохот.