«Да, мисс».

«Твоя мама спустилась в магазин?»

«Можно посмотреть, мисс?» – Я протягиваю руку и дотрагиваюсь до браслета.

«Тебе нравится, Холли?»

«Да. Очень красиво».

Она снимает браслет и передает мне. Я играю с ним, как с погремушкой, и улыбаюсь переливам цветов. – «Напоминает мне», – говорю я.

«Что, Холли?»

«Мамин напиток».

«Мамин напиток?»

«Не цвет. Звон. Так звенят кубики льда».

Снова вспыхивает молния, и мама медленно снимает с пальца янтарное кольцо, кладет его мне в ладошку, и лицо у нее белое, а рука дрожит. «Береги его, Холл. Сохрани его. Там, куда я иду, отрубят палец за такое кольцо. Береги его… Береги…»

Последний раскат грома прогремел далеко в горах. Вода забурлила громче, и голоса смолкли. Дождь еще хлестал, но буря утихла так же быстро, как и началась. Я выкарабкалась из-под моста, размяла затекшие конечности. И посмотрела на кольцо, мерцающее на руке. Я погладила его, как будто могла вернуть к жизни застрявшее крошечное насекомое.

– О, мама! – воскликнула я. – Мамочка. Не уходи.

Я оглядела реку, берега, мост, деревья, колышущиеся на ветру, и горы. В этом странном грозовом свете все краски стали серыми. И вдруг что-то сдвинулось в облаках, и прорезался солнечный луч, и тогда вернулись зеленые и коричневые цвета, и снова защебетали птицы. Я достала из рюкзака парик и расчесала его – вжик, вжик, как дождь стекает с крыши. Пряди приобрели медовый оттенок, и я надела парик.

Я перевела дух.

– Сейчас. Сейчас.

Меня била дрожь. Я замерзла, стоя под дождем и по щиколотку в воде. Вытерев глаза и разгладив руками платье, я достала брюки и надела их под платье. Прикид, конечно, из прошлого века, но, кто знает, возможно, здесь, в Уэльсе, платья поверх брюк все еще считали писком моды.

Снова в образе блондинки, я прочитала себе нотацию: «Холл. Если ты пережила такую бурю, значит, сможешь пережить что угодно. Что угодно, девочка. Тебя не остановить. Точно тебе говорю».

Насквозь мокрые кроссовки отчаянно хлюпали, когда я вернулась на проселок. Я сняла их, связала шнурки вместе и подвесила к ремню «ящерки». Потом переобулась в босоножки. Они обжимали ногу, как капканы, но зато были сухими.

Я медленно брела по проселочной дороге к шоссе А40. Никакая буря меня не прикончит. Ни один полицейский не узнает меня, потому что я семнадцатилетняя блондинка, а не четырнадцатилетняя брюнетка. Я поймаю попутку, доберусь до ирландских паромов и стану свободной. Как будто мамочка стояла на вершине одной из этих гор, в образе средневековой дамы в конусообразной шляпе со шлейфом и под развевающейся вуалью сверкали ее глаза. В ее стакане с прозрачным напитком все так же звенели кубики льда, а стихающий дождь был мягким, как шелк, и воздух таким чистым, что я могла пить его большим глотками. Мамочка. Стой, где стоишь. Я ближе к тебе с каждым шагом.