Вероятно, даже общественное мнение не оказывало на Рангника такого сильного давления, как он сам. Должно быть, его сильно уязвлял тот факт, что, несмотря на все свои успехи, он едва ли сумел выиграть хотя бы один титул. Полуфинал Лиги чемпионов с «Schalke 04» (Шальке 04), титул «осеннего чемпиона» (команда, занимающая первое место после первого круга чемпионата) с «TSG Hoffenheim» (Хоффенхайм 1899) – это все было лишь половиной того, чего он на самом деле хотел добиться. В подобную ловушку перфекционизма проще всего попасться тем, кто имеет дело с творческими профессиями или же погружен в профессиональный спорт. Такие люди хотя и наслаждаются своими успехами, но при этом и каждую неудачу они считают своим личным поражением. Иронично, но в итоге они одновременно являются и эксплуататорами, и эксплуатируемыми. «Подобные люди отличаются огромной внутренней силой, и именно это и ставит их под угрозу», – объясняет Раррек.
При этом Рангника можно назвать довольно впечатлительным человеком: он часто обижался на критику в свою сторону или же просто эмоционально реагировал на нее. В 2010 году он очень тяжело переживал многонедельное пребывание его отца в больнице, а позднее сильно беспокоился о своем друге, которому диагностировали рак. При этом он никогда не ощущал себя единым целым с теми футбольными клубами, которые ему доводилось тренировать. Когда игроки команд Рангника праздновали очередную победу, поливая друг друга пивным душем, он почему-то всегда выглядел отстраненно. Вполне может быть, что происходящее его раздражало.
Когда Ральф Рангник заново приступил к работе, казалось, что он так ничему и не научился. Он вновь ставил перед собой головокружительные цели: «У клуба из региональной лиги Лейпцига едва ли получится пройти в Бундеслигу всего за один год. Однако я убежден, что мы сможем достичь большого прогресса, если для того будут созданы необходимые условия». Казалось, что при таком настрое еще одного нервного срыва было не миновать.
Однако Рангник рассказал о том, что помогло ему с преодолением кризиса. «Вы не сможете справиться, если не измените несколько важных вещей, – сказал он в эфире спортивной передачи на «ZDF». – Вам нужно ответственно подходить к отдыху, следить за питанием и регулярно заниматься спортом». Он пообещал самому себе брать перерывы от работы и в будущем. «Заниматься всем этим нужно постоянно, иначе толку от этого не будет», – объясняет он. Рангник начал придавать особое значение самодисциплине и делегированию. «Ваш телефон не должен лежать рядом с вашей тарелкой, когда вы ужинаете, а когда вы проводите время с семьей, его и вовсе можно выключить, – говорит Рангник. – Вы должно заботиться о себе, особенно если вы занимаетесь подобной работой».
Торстен Раррек всегда давал своему пациенту благоприятный прогноз. «Рангник не из тех, кто с легкостью позволит себе расслабиться. Он всегда активно включен во все происходящее, – объяснял он. – Кроме того, он обладает многими положительными характеристиками и отличается высоким умом. А значит, после перерыва он с легкостью сможет снова вернуть себе прежние силы», – предсказывал Раррек еще в тот день, когда он только диагностировал синдром выгорания у Рангника.
Изгнанник
Эрвин[3] входил в негласные резервы Адольфа Гитлера. Ему было 19 лет, когда фюрер решил отправить на войну и его, чтобы все-таки одержать победу вопреки всем негативным прогнозам. Эрвину же была знакома лишь сельская идиллия померанской жизни. Его родители владели большой фермой и – подобно многим другим семьям в той области – принадлежали к одним из богатейших людей страны. Младшие сыновья фермера, включая Эрвина, были освобождены от воинской обязанности. Они были нужны для того, чтобы заниматься жатвой, пока старшие братья воевали на фронте. Так что даже во времена Второй мировой войны Эрвину удавалось вести необычайно мирную жизнь. Но вот наступила зима 1944/45 года и ему тоже пришлось уйти на фронт. Он всегда боялся войны, однако в холодных окопах на Восточном фронте все оказалось еще ужаснее, чем он себе представлял.
Пройдет почти десять лет, прежде чем Эрвину удастся вернуться обратно. Но вернуться куда? Померания давно стала частью Польши, а большая усадьба родителей была экспроприирована. За прошедшие десять лет Эрвину приходилось сутками лежать в окопах, переживать неописуемые ужасы, наблюдать смерть товарищей, а затем надрываться в трудовом лагере в Эстонии, где ему, изможденному и полуживому, нужно было работать на Советы.
Наконец летом 1955 года он вернулся с войны. Он долго пытался найти своих родителей, но его мать погибла, пытаясь спастись бегством из страны. Отца же он в итоге нашел на небольшой ферме недалеко от Магдебурга, которая принадлежала его дяде. Там же остался и Эрвин вместе со своим братом, который тоже только вернулся с войны. В итоге Эрвин провел там всю свою жизнь.
После всех кошмарных событий в прошлом он женился на девушке из соседней деревни. Эрвин очень любил ее, но назвать их брак простым было нельзя. Его тесть был против брака своей дочери с этим «ничтожеством», чье былое померанское богатство навсегда кануло в Лету, что сделало юношу простым рабочим на ферме его дяди. Тесть никогда не принимал Эрвина и даже не разговаривал с ним.
Однако со своей женой Эрвин был по-настоящему счастлив. Они не были богаты, но денег им хватало на все. У них было двое детей, девочка и мальчик. Однако затем тяжелая болезнь тенью упала на тихую жизнь этой семьи. Жене Эрвина не было и 30 лет, когда она умерла от лейкемии. А он сам стал отцом-одиночкой для двух маленьких детей. Тесть Эрвина все так же был преисполнен презрения к нему, а потому от него нельзя было ждать никакой помощи и поддержки. Эрвин не понимал, как же ему теперь удастся поставить своих детей на ноги.
У его знакомых, которые тоже были родом из Померании, появилась идея: они решили свести Эрвина с Бригиттой[4]. Ведь разве их обоих не постигла одна и та же судьба? Бригитта тоже выросла в большом поместье в Восточной Германии. Родилась она в Силезии, но, когда ей исполнилось девять лет, она и ее семья были изгнаны оттуда. В итоге Эрвин и Бригитта действительно поженились и у них даже родился сын. Они уважали друг друга, однако на протяжении всей совместной жизни их разделяло то, как по-разному они относились к своей потерянной родине.
Даже спустя сорок лет после свадьбы на стене их дома все еще висело изображение силезской усадьбы, в которой выросла Бригитта. Почти каждый день она говорила о том, какую большую утрату ей пришлось пережить в детстве.
В отличие от Эрвина, она так и не смогла простить это полякам. Родительская усадьба была связана для нее не просто с ощущением родины, дома или же финансовой защищенности, а с чувством принадлежности к особому сословию – и с этой потерей она не могла смириться. Казалось, что у нее отняли не только родительскую усадьбу, но и в целом возможность ощущать себя счастливой.
Эрвин же, наоборот, всегда хорошо отзывался о поляках, эстонцах и даже русских, которые столько лет фактически продержали его в заключении. Тот факт, что его опыт общения с некоторыми из них был негативным, никоим образом не стал для него поводом для ненависти и озлобленности. Ужасы войны стали для него частью его жизненной истории, но никак не частью его повседневной жизни. Поместье его родителей осталось для него в прошлом. Неприязненное отношение тестя его, конечно, не радовало, но он смог смириться и с ним. А скоропостижный уход жены стал для Эрвина еще одним ужасным событием из его прошлого.
Глаза Эрвина загорались внутренним светом, когда он рассказывал о друзьях, которых он встретил, пока был в заключении, или о том, как позднее ему удалось разыскать своего отца. О грустных страницах жизни – как, например, смерть его матери во время одной из ее попыток сбежать из страны – он рассказывал спокойно и вскользь. Гораздо большее удовольствие ему доставлял рассказ о том, как же сильно ему повезло в том, что ему все-таки удалось найти своего отца.
Даже когда ему исполнилось 80 лет, Эрвин все еще умел радоваться так, как это удается только детям. «У меня все так, как оно и должно быть, – любил повторять он. И добавлял: – Жизнь пишет свои собственные истории». Эрвин считал, что его жизнь, на протяжении которой ему, несомненно, довелось столкнуться с очень тяжелыми ударами судьбы, прошла достаточно хорошо. Он не гневался на судьбу и никогда не чувствовал себя так, словно бы другие были виноваты в его несчастьях. Его жена была младше его на десять лет, однако он прожил на много лет дольше, чем она.
Женщина, потерявшая свою идентичность
Ее окружение раздражало то, что она сама едва ли была раздражена когда-либо. В конце концов, в журналах же зачем-то печатают все эти большие статьи и результаты научных исследований о том, что люди должны быть выбиты из колеи, когда они вдруг понимают, что они понятия не имеют, откуда они родом. Иногда они узнают это в результате генетических экспертиз, иногда – родители наконец решают раскрыть тайну: ежедневно кто-то узнает, что был усыновлен, зачат в результате интрижки или же благодаря незнакомцу из банка спермы.
В такие моменты у людей пропадает целый пласт знаний, который прежде они использовали для самоидентификации, а потому у них появляется уйма вопросов. Кто мои родители? Кто мой отец? Как он выглядит? Похож ли я на него? Одним словом: откуда я родом?