– Видел, – подтвердил он. – Картина произвела впечатление. И понравилась всяко больше, чем та, что висела дальше. Ну, знаете, с освежёванными коровьими тушами.

– Да, понимаю, – усмехнулся Ферхойтен. – Марта умеет эпатировать публику. И чутьё имеет отличное. Мы над ней немного посмеивались перед началом выставки. В самом деле, кто купит нарисованное мясо с кровищей? А вот поди ж ты…

– Значит, нашлись-таки покупатели?

– И не один, представьте себе. Скупили почти всю серию – там, кажется, с десяток холстов. Марта уже похвасталась. То есть не похвасталась даже, а констатировала успех. Она его воспринимает как должное. Иногда я завидую её непоколебимой уверенности.

– А ваша картина с лунами? Её продали?

– Да, покупатель заберёт после выставки. Я, правда, поспешил согласиться на первое же серьёзное предложение. Мог бы выручить больше, подозреваю, но мне хотелось побыстрее избавиться от этих паскудных лун.

– Почему паскудных?

Ферхойтен досадливо мотнул головой:

– Вам этого не понять. Вы кто по профессии?

– Я фотограф.

– Гм, любопытно. Впрочем, если вы в своём ателье фотографируете богатых матрон с болонками на руках…

– Я не работаю в ателье. Снимаю непосредственно в городе.

– В самом деле? Ну что ж, это уже слегка обнадёживает. Во всяком случае, попытаюсь вам объяснить. Давайте будем считать, что вы не халтурщик, а человек, который умеет-таки использовать фотокамеру с толком. Тогда вам знакомо чувство… Как бы это сказать? Ощущение, что вы уловили неуловимое. Вырвали его из обыденности, перенесли на плёнку…

– Знаете, – сказал Стэн, – меня на днях об этом спросил клиент, которому понравился снимок. Но я не вижу здесь метафизики. А клиенту ответил, что надо всего лишь вовремя нажать на кнопку. Да, для этого тоже нужен талант, но всё равно это выглядит в моём случае несколько прозаично.

– Нажать на кнопку… – задумчиво повторил Ферхойтен. – В этом смысле фотографу, наверное, проще, чем живописцу. Хотя, с другой стороны, ваши технические возможности вас же и ограничивают. Предположим, вы поймали момент и желаете показать его скрытое наполнение, но техника не позволит вам вырваться за пределы неких заданных рамок. Художник же, стоя с красками перед чистым холстом, имеет значительную свободу манёвра. Проблема в том, что свобода эта приводит к метаниям. Мозг кипит, пытаясь отыскать способ передать непередаваемое.

Ферхойтен поморщился и осторожно потёр висок. Стэн снова слегка напрягся, но нет – никаких припадков и в этот раз не последовало.

– Значит, картина с лунами заставила вас понервничать? – спросил Стэн. – Поэтому вы назвали её паскудной?

– Понервничать – это мягко сказано. В ту ночь облака раздвинулись, вышла Падчерица. Ненадолго, минут на десять, но я смотрел как заворожённый. И мне казалось, что от луны исходит не просто обычный свет, а нечто иное… Впрочем, нет, погодите, я объясняю неправильно… Луна сама по себе не была источником мистических эманаций, но факт её появления послужил неким раздражителем, встряхнул моё восприятие. Как будто я визуально нащупал новую грань пространства. И подумал при этом: а если бы и Падчерица и Мачеха появились одновременно? Каков был бы эффект? Подумайте, мы ведь практически никогда не наблюдаем их вместе. Я, по крайней мере, не могу вспомнить ни одного подобного случая.

– Да, пожалуй, вы правы, – согласился Стэн, поразмыслив. – Я тоже, кажется, ни разу не видел две луны сразу. Но ведь они и не ходят парой. У них разный, ну… астрономический график, или как это правильно называется…

– Астрономия ни при чём, я специально перепроверил. То есть, конечно, графики появления у них разные: когда Мачеха восходит, Падчерица идёт на закат. Они будто не хотят друг с другом встречаться, не зря же их так прозвали. Но всё равно, какое-то время они находятся на небе вдвоём! Около двух часов ежесуточно! Согласитесь, это не так уж мало. Да, я всё понимаю, сплошная облачность, просветы очень редки. Тут и одну луну увидишь не каждый день, но хоть изредка-то двоелуние должно быть!