«Воротник-раф – это эпоха Возрождения. Ну, плюс-минус немножко, по крайней мере, там, где я родилась, было так. Только вот все местные совсем не похожи на портреты Рубенса. Не было такого безумного макияжа ни в одной стране! Это же не лица, а маски получаются. И парики с рафами не носили – так просто неудобно! Впрочем, похоже, здесь мало заботятся об удобствах. Совершенно непонятно, куда меня занесло…»

Уснула она незаметно для себя, а проснувшись, застала ровно ту же картину: замершую горничную и бубнящую тетку. Впрочем, в какой-то момент горничная отмерла и двинулась к занавешенным окнам.

С помощью длинного шеста она раздвинула плотные тяжелые занавеси на всех трех высоких окнах, потом ненадолго выпала из поля зрения Анны и вернулась, неся на подносе кувшин с водой, пустую фарфоровую миску, расписанную позолотой и цветами, и небольшую белую салфетку. Этой салфеткой, намочив ее в холодной воде, она ловко протерла Анне лицо, кусочек груди в вырезе сорочки и руки, перебирая пальцы по одному.

Анна хотела было встать, но горничная, внимательно глянув ей в глаза, отрицательно помотала головой, взбила пару подушек и подсунула их так, чтобы Анна могла сидеть. Затем женщина ловко натянула на нее тяжелую бархатную кофту или блузу, застегнув ее под горло, сверху добавила крепящийся отдельно воротник из нескольких слоев плоеного** кружева, но все же помягче и поудобнее, чем местные «жернова» на шеях, и подтянула одеяло. Со стороны, наверное, казалось, что девушка лежит полностью одетая.

Женщина в кресле продолжала бормотать себе под нос, но гораздо медленнее – похоже, ее утомила бессонная ночь. Горничная принесла и поставила у изголовья кровати небольшой складной столик, затем вышла и через несколько минут двойные створки дверей распахнулись полностью. Лакей, Анна так и не поняла, тот же самый, что был ночью, или уже другой, громко оповестил:

-- Куафер и мастер красоты к вашей светлости.

Зашли два довольно необычных персонажа – невысокий смазливый юнец, несколько слащавой внешности, с тщательно завитыми золотистыми кудрями и накрашенными губами; второй был старше, массивнее, со сложным макияжем на лице и забавными треугольными бровями ярко-черного цвета. Этот грим напоминал трагическую маску Пьеро, которая на широком, даже мясистом, мужском лице выглядело совсем уж абсурдно. Оба низко кланялись и что-то говорили, перебивая друг друга.

Дама в кресле щелкнула пальцами и наступила тишина. Выждав паузу, она скомандовала:

-- Поправьте прическу ее светлости!

Блондин ринулся к Анне, таща с собой совсем немаленький плетеный короб и приговаривая: