— Да, она едет. Тётя Лена в шоке, кажется, у неё там истерика. — Маша нервно теребит замочек на сумке.

— Жди тётю Лену и успокой. Если будет плохо, обращайтесь к дежурной медсестре. И сама тоже не переживай, посиди, выпей воды.

— Лука… У неё такая рана на лице — девушка снова заплакала. — Я больше всего за это переживаю. Шрам же останется!

— Не останется, Маш, за это можешь не волноваться. — я берусь за ручку двери и делаю шаг в тамбур операционной.

— Эй! Туда же нель… — её слова остаются по ту сторону тяжёлой, герметичной двери.

Здесь я сразу натыкаюсь на Антона:

— Лука, какого хрена? Даже не думай, что я пущу тебя в операционную! — возмущается друг.

— Антох, а я и не спрашиваю твоего разрешения! — спокойно отвечаю я, уже разуваясь.

— Послушай, если главный узнает, он с меня три шкуры спустит. — уже более спокойно и устало говорит Антон.

— Антон, — я ловлю его беспокойный взгляд своим. Стальным и решительным. — Там сейчас моя любимая женщина. И я не буду смирно сидеть и ждать в коридоре! И мне насрать, что скажет ваш главный! В случае чего, я всё возьму на себя! — я снова завожусь. — Можешь сказать, что я заставил тебя пустить меня с пистолетом у виска! Похер! — я вижу, что он уже колеблется.

— Дружище, ты же понимаешь, что её лицо только я смогу зашить без последствий…

Антон ещё несколько секунд молчит… И:

— Наталья Викторовна! Помогите Луке Алексеевичу подготовиться. Он будет оперировать вместе со мной. — обращается он к медсестре.

Вхожу в операционный зал в тот момент, когда Антон спрашивает у анестезиолога:

— Спит?

— Да. — отвечает не молодой, коренастый мужчина.

— Начинаем.

Я подхожу ближе к моей девочке, такой хрупкой и бледной, неподвижно лежащей под стерильными простынями, и моё сердце готово разорваться от боли.

На несколько секунд закрываю глаза, глубокий вдох. Выдох.

— Я готов! — отключаю все эмоции и беру инструменты.