— Как это нет! А это кто? — и женщина сорвала платок с двух своих ребятишек.
Они сидели маленькие, тесно прижавшись друг к другу, и молча смотрели на Аникеева. Аникеев отвернулся. Кругом было то же самое — женщины и дети. Устав бороться с ливнем, они сидели на ящиках или стояли покорно, как стадо усталых, измученных животных.
— А вот и мы! — услышал Аникеев задыхающийся знакомый женский голос за своей спиной.
Он обернулся и увидел Анну. Запыхавшись от бега, она стояла перед ним. Мокрые волосы спутались и упали на лицо, одежда прилипла к телу.
— Все-таки расшевелила я народ! — улыбнулась она Аникееву.— Или уж гроза, что ль, расшевелила, не знаю, как сказать! Только идут наши бабочки. Сейчас всех разберем по домам.
— Ну, вот видите!— смог только ответить Аникеев.— Вот видите, как это хорошо! — чрезвычайное волнение душило его.— Я знал, что так будет! — И он крепко пожал Анне руку.— Собирайтесь-ка, ребята!— сказал он, склоняясь к детям.— Сейчас греться пойдете, чай пить.
Ребята покорно поднялись и, подобно маленьким терпеливым осликам, стали громоздить себе на плечи многочисленные узлы.
— Неужели под крышу?— устало сказала женщина.— Я и верить перестала.
Меж тем к мокнущим людям подходили все новые и новые женщины, и вскоре вся площадь понемногу пришла в движение.
— Теперь всех разберут! — счастливо смеясь, сказала Анна, взвалив себе на плечо большой намокший узел.— Пойдемте ко мне,— сказала она, обращаясь к женщине.— А вы, ребята, за юбки держитесь, а то еще унесет вас вода. Надо же — ливень какой!
Но как бы в ответ на эти слова ливень прекратился так же внезапно, как и начался, и сразу же откуда-то ударило косым лучом солнце, осветив всю эту пеструю движущуюся картину.
Последней на площадь пришла Тоська.
— Никак, уже всех разобрали,— сказала она Анне, смеясь.— А ты-то куда нахватываешь? И так уж полный дом. Эх, святая, святая!.. Верно говорят — непорочное зачатие!
— Пришла все-таки! — засмеялась Анна.
— А что ж я, хуже вас, что ли? Ко мне пойдемте! — небрежно сказала она женщине.
И отобрав у Анны узел, легко взвалила его на плечо.
Вечер опустился над поселком, и по влажной земле потянулся туман. На станционной площади собрались мужчины в ожидании обещанных тракторов. Они расселись на ящиках, отдыхая после мучительного дня. На площадь пришел кое-кто из местного поселкового народа познакомиться, получше выпытать все про приезжих. Василий Тимофеевич Черных тоже здесь. Он присел на ящик по соседству с тем самым рабочим, который воевал с женой за чехол от станка. За плечом у Василия Тимофеевича — старая испытанная в деле берданка, обмотанная по стволу проволокой.
— Охотничаете?— спросил его рабочий и слегка коснулся пальцем приклада.
— Да, балуюсь!— сказал Василий Тимофеевич.— А сейчас так больше для порядка прихватил. Посижу, думаю, покараулю, время тревожное, долго ли до греха! — И, посмотрев на лежащее на земле заводское хозяйство, сказал: — Большие миллионы, поди-ка, здесь!
— Десятки миллионов в золотых рублях,— уважительно проговорил рабочий.