— Эко, спохватилась! Старых хозяев провожать пришла? Опоздала, ласточка. Новые уже к нам понаехали!— И, сказав это, вышла из избы с высоко поднятой головой.

Аникеев вежливо посторонился, пропуская ее, и обратился к Тоське:

— Это, вероятно, сама хозяйка?

Тоська оторопела, не ожидая, что к ней обратятся, и, помолчав, ответила:

— Да, как раз мамаша хозяина — Марья Гавриловна.

— Вот видите, как нехорошо получилось,— сказал Аникеев.— А я и не познакомился с нею.

— Ничего,— ответила Анна, раздувая самовар.— Познакомитесь еще, успеете! — и рассмеялась.

Тоська тоже рассмеялась, понимая, на что намекает Анна.

— А что, сердитая? — сразу сообразил Аникеев.

— Ничего, отойдет!— сказала Анна.— Так-то она добрая. А сегодня серчает, сына проводила!

И сказав это, так же внезапно, как только что рассмеялась, Анна вдруг коротко всплакнула. Но тотчас же, легким движением коснувшись глаз, сказала себе:

— Ой, да что это я! — и принялась собирать на стол с легкостью и проворством, прославившими ее среди лучших хозяек поселка.

Стоя посреди комнаты, Аникеев с удовольствием следил за ее слаженными, красивыми движениями.

— Руки вымыть хотите?— спросила Анна и, не ожидая ответа, достала чистое полотенце.— Слей им, Тося! — протянула она Тоське ковшик.

Тоська лениво усмехнулась и зачерпнула воды. Меж тем Анна, имея в виду накормить людей, пошла в кладовую. Старуха была там. Она сидела на рундуке, положив костлявые руки на колени. Поза ее выражала горе и достоинство, и Анна нерешительно остановилась в дверях, не ожидая увидеть ее здесь.

— Уйди отсюда!— сказала старуха, не глядя на невестку.— Или и тут мне места не найдется?

— Я за капустой, мама! — коротко ответила Анна, норовя обойти старуху, но старуха встала и загородила ей путь к капусте.

— Уйди отсюда! — сказала она.

Уступив место у рукомойника Козыреву, Аникеев с удовольствием вытирал руки чистым полотенцем, когда внимание его привлек плачущий голос старухи в сенях. Сливая на руки Козыреву, Тоська беззаботно усмехнулась, но Аникеев отнесся к доносившемуся из сеней шуму с искренним огорчением.

— Нехорошо! — сказал он.— Вот это уж нехорошо! Как вы думаете? — обратился он к Тоське.— Что если я вмешаюсь?