— Так я и говорю — еще какая!

— Ладно, мы сейчас с напарником попробуем к Андрею в гостиничный номер попасть… Инкогнито! — предупредил он мой вопрос. — Никто не узнает, не беспокойтесь! А вы идите и говорите с детьми! Я завтра буду!

Ну, я и пошла. И поговорила. Даже Сонечку в заговор вовлекла. Думала, дети удивятся и не поймут, а они, как только про злодеев и шпионов услышали, так и закивали головками все, как один: сделаем, мам, не переживай! Ни за что не признаемся! Никому! Честное-пречестное!

А на следующий день поздно ночью Лешенко вернулся и принес сумку вещей — весьма приличную. Поставил баул передо мной на пол и развел руками.

— Вот, все, что есть! Только самое необходимое. Уж извините, Дарья, костюмы брать не стал — не унести. Хватит с него и того, что был на нем. А машину я пока спрячу подальше от людских глаз. Ну, бывайте! Ни пуха вам, ни пера! — пожелал и ушел. Только сверкнул желтый глаз из-за угла, да черный хвост мелькнул следом за сержантом на лестнице.

Или вновь показалось?»

На самом деле не так уж и важно, потому что сейчас я сидела на кухне с лучшими подругами и обдумывала, как быть дальше. И если и мог кто-то меня понять, то это они.

Своих девчонок я знала давно. С Тамаркой мы учились в одном классе и дружили сколько себя помню. И с мужем ее, когда-то старшеклассником Костей Мелешко, игравшим в школьной рок-группе на гитаре, была знакома с незапамятных времен. После того, как умерла Оля, и мы со Стёпкой вернулась к матери в поселок, именно Тамарка снова вытащила нас всех в город. А потом и в новый дом вместе с друзьями въехали — в один подъезд, но на разные этажи.

А вот с Лизой Синичкиной мы познакомились и подружились уже позже, в университете, где ее папа, грозный и бородатый профессор Андрон Георгиевич, преподавал философию. И я до сих пор удивляюсь тому, как легко нас притянуло друг к другу, потому что с людьми Лиза сходилась сложно. Не потому, что вредная, а скорее наоборот — потому что оказалась такой пугливой Ромашкой, что всякий раз, когда к ней обращались — смущалась и заикалась. А когда к красивой девчонке подкатывали парни, чуть ли не в обморок падала от страха.

Были мои подруги такие же разные, как соль и сахар. И если темноволосая, бойкая Тамарка всегда была невысокой и полненькой, а сейчас, в положении, и вовсе стала кругленькой пышкой с острым языком и пухлыми щечками (как и ее Костик, хоть и без положения), то Лиза оставалась хрупкой, как тростинка, высокой голубоглазой блондинкой. Натуральной и, что немаловажно, очень красивой.

Сначала ревнивая и уже успевшая выскочить замуж за Костика Тамарка косо смотрела на Лизку (когда та оказалась у меня свидетельницей на свадьбе), а потом поняла, что Синичкина сама ее боится, и оттаяла. А после и вовсе полюбила, потому что была Лиза девушкой очень доброй, чувствительной и щедрой. И в свои неполные двадцать семь все еще оставалась девственницей, что нас с подругой очень огорчало, а Синичкина только плечами пожимала.

«Ей бы хорошего парня найти, смелого и наглого, чтобы взял в охапку, в юрту утащил и сделал своей! — вздыхала Томка. — Только где сейчас нормального мужика-то найти, да еще и с приличной юртой? Эх, завянет наша Ромашка без любви, а сама на отношения так никогда и не решится!»

Так что при всей своей модельной внешности и обеспеченных родителях работала Лиза Синичкина в детском саду бухгалтером, иногда вела уроки рисования, и само собой обожала детей.