Это вышло случайно.

Мы пришли на ферму просто потому, что она располагалась ближе всего к месту нашей телепортации. Там мы познакомились с госпожой Ила-ей Чентри — взбалмошной, но весёлой молодой вдовой, хозяйкой огромного поместья, где она скучала среди слуг после гибели мужа (какого-то тилирийского криминального авторитета: подробности мы предпочли не знать).

Для нас Илая Чентри стала спасением. Мы для неё — отдушиной.

Наша наспех сочинённая легенда — что мы, дескать, чужеземцы, путешествовали в дилижансе, на нас напали разбойники, и теперь мы ждём потерянного друга, — была шита белыми нитками, но Илая не допрашивала нас и не пыталась уличить во лжи.

— Если мой муж чему-то меня и успел научить, пока не умер, — говорила она, высоко вскинув точёные брови, — так это тому, что в чужие секреты лучше не лезть. Мне приятно ваше общество, господа: я ещё не встречала настолько забавных чужестранцев. Поэтому, хранителей ради, спокойно живите на ферме — пустых комнат у нас полно. Но помните: я неплохо владею мечом, а мои слуги верны мне и по тилирийским законам чести будут мстить за меня и вам, и вашим родным до седьмого колена. Так что будьте паиньками, — подмигивала Илая.

— Горячая штучка! — восхищался Бор. И иногда по ночам на цыпочках уходил в хозяйскую спальню.

Впрочем, помимо «забавности», мы оказались ещё и полезными.

Борис консультировал хозяйку по финансовым вопросам, а к концу второго месяца начал продавать свои советы и жителям соседних имений тоже. Я же чувствовала себя нелепой и бессмысленной ровно до тех пор, пока не наткнулась на комнату со старыми, запылёнными картинами, завешанными простынями. Из-за неподходящих условий хранения они были в жутком состоянии, хотя свет и цвет, сюжеты и композиции намекали на то, что это были работы настоящих мастеров.

— А, — сказала Илая. — Мой муж иногда получал холсты в качестве оплаты за некоторые… ммм^ неофициальные дела. Но он не оставил распоряжений о том, как быть с картинами дальше. А мне самой не хватает знаний и связей, чтобы разобраться ещё и с этим вопросом. У тебя есть идеи, Вьилка? — у неё был забавный акцент.

— Для начала стоит их отреставрировать, — прикинула я, глядя на полотна. — Я не большой мастер, но если вы разрешите — я могу попытаться.

— Развлекайся! — улыбнулась Илая.

Развлечения были её религией.

Так я начала заниматься реставрацией картин.

А потом внезапно начала рисовать сама.

Артура. Снова и снова. По памяти. Илая говорила, что мне удавалось как-то особенно изображать глаза колдуна. Будто портрет на тебя действительно смотрит, куда бы ты ни шёл.

Думаю, причина этому была простая.

Я рисовала глаза Артура со всем возможным тщанием по той единственной причине, что пыталась в них, нарисованных, найти ответ: как? Как ты мог это сделать? Если верил в себя, почему же всё-таки не позволил мне помочь с порталами, чтобы затем уйти вместе? Если не верил… Здесь я обычно переставала спрашивать и начинала плакать.

Каждый вечер на закате я выходила в поле и долго, пристально смотрела на блестящую кромку Жемчужного моря. Иногда мне чудилась мужская фигура вдали, и тогда я вскрикивала и неверяще бросалась вперёд. Но раз за разом это оказывался то мираж, то какой-нибудь из заблудших селян.

— Он не вернётся, — с этими словами я скреблась в комнату к Борису. — Слишком много времени прошло. Он не вернётся…

Финансист шумно вздыхал, швырял в меня шерстяным пледом и до утра сидел со мной, болтая какую-нибудь оптимистично-зажигательную чушь.