Прозвучавшее имя подействовало на меня как неожиданный удар.

– Что вы сказали, Ваше Величество?

– Я сказал, Том Сеймур все еще не женат, – повторил он так громко, словно думал, что я оглохла. – Хоть я и дал свое благословение на этот брак и Говарды сказали, что они немедленно приступят к его заключению.

Я никак не могу придумать, что мне на это ответить. За спиной короля я вижу бесстрастное лицо Томаса Говарда, герцога Норфолка, отца Мэри, которая должна была стать невестой Томаса.

– Что же может препятствовать этому браку? – тихо спрашиваю я, словно несколько озадачена услышанным.

– Судя по всему, нежелание дамы, – король поворачивается к герцогу. – Она что, отказалась? Я удивлен, что ты позволяешь дочери такие свободы.

Герцог с улыбкой кланяется.

– Боюсь признаться, что моя дочь – не большая поклонница Томаса Сеймура, – произносит он язвительно, и я стискиваю зубы в раздражении. – Мне кажется, она не уверена в его религиозных предпочтениях. – Как я поняла, это намекало на то, что он мог оказаться еретиком.

– Ваше Величество, – начинаю я, но герцог смеет меня перебить. Я замолкаю, понимая, что этот человек считает, что может перебить меня, королеву Англии, и никто в этой комнате не призовет его к порядку.

– Сеймуры известны своим желанием подвергнуть Церковь реформации, – говорит Норфолк, и отсутствующий передний зуб придает его речи некое шипящее, змеиное звучание, что, по-моему, хорошо отражает его змеиную суть. – От леди Анны из свиты королевы до его брата Эдварда. Все они много внимания уделяют образованию и чтению и считают, что могут всем давать советы. Я же только рад, что моя дочь была воспитана в традиционных правилах. Она ходит в церковь, которую устроил наш король, и не ищет перемен, если только Его Величество не скажет, что для них пришла пора. – Он замолкает, и его темные глаза, поблескивая, смотрят вниз, словно он старается выжать из себя скупую слезу воспоминаниями о почившем зяте. – А еще она любила Генриха Фицроя всем своим сердцем, да и все мы его любили. Ей невыносима мысль о том, что кто-то займет его место.

Упоминание о бастарде привело Генриха в сентиментальное настроение.

– Ах, не говорите о нем, – вздыхает он. – Мне невыносима мысль об этой утрате. Какой был красивый мальчик!

– Не могу себе представить, чтобы Томас Сеймур занял место нашего возлюбленного Фицроя, – язвительно заканчивает Норфолк. – Это было бы просто издевательством.

Со все возрастающим гневом я слушаю, как этот старик оскорбляет Томаса, и никто не произносит ни слова в его защиту.

– Нет, нет, он не похож на мужчину, в которого мог вырасти мой мальчик, – соглашается король. – Никто не смог бы быть на него похожим.

Николас Трокмортон возвращается из Ньюгейта с хорошими известиями об Анне Эскью. У нее оказывается много друзей в Лондоне, которые поддерживают ее, и у нее уже есть теплая одежда, книги, и деньги к ней прибывают каждый час. Ее точно должны отпустить.

Положение ее покойного отца и состоятельность мужа тоже играют не последнюю роль. Она проповедовала перед знатнейшими гражданами Лондона и членами городского совета, и сама не делала ничего дурного, кроме того, что повторяла то, во что верят уже тысячи людей. Ходят слухи, что в ее случае король лишь хотел припугнуть активных сторонников реформ, дабы те замолчали, и тогда их и таких людей, как Том Говард и Джордж Бладж, тихо распустят по домам в течение ближайших дней.

– Вы можете поговорить с королем? – спрашивает меня Николас. – Попросить о ее помиловании?

– Он сейчас находится в непростом настроении, – признаюсь я. – И с ним все время находятся представители Церкви.

– Но он же теперь полностью на вашей стороне?