По стопам отца

В День святого Валентина – первый в новом XX веке – британский парламент возобновил работу после кончины монарха и восшествия на престол Эдуарда VII. Черчилль выбрал место в Палате общин, которое шесть лет назад занимал его отец. Несмотря на свою молодость – 26 лет, у него уже были популярность, достижения и признание. Был у него и опыт публичной деятельности, а также общения со старшими по возрасту и положению джентльменами. Несмотря на приобретенные навыки, он оказался в начале политической карьеры в незнакомой среде. Его окружали люди, которые по своему кругозору, проницательности, изворотливости и хитрости на порядок превосходили всех, с кем ему приходилось иметь дело до этого. Да и проблемы, в решении которых он планировал принять участие, по своей сложности, неоднозначности и непредсказуемости последствий не имели ничего общего с тем кругом вопросов, которые занимали его раньше. Что Черчилль с его молодостью и неопытностью мог противопоставить столь враждебным условиям?

В его арсенале было три орудия, которые сделают его знаменитым. Первое – амбиции. Другой бы осторожно осмотрелся, нашел бы для себя комфортное место и закрепился бы на нем. Но Черчилль хотел добиться оглушительного успеха и добиться его как можно раньше. В 1880 году после общения с Розбери его коллега Чарльз Дилк (1843–1911) записал в дневнике: «Я пришел к заключению, что Розбери – самый амбициозный человек, которого я когда-либо встречал». Перечитывая эти строки спустя годы, он сделает на полях заметку: «До тех пор, пока не познакомился с Уинстоном Черчиллем». Сам термин «амбиции» имеет негативную коннотацию, а демонстрация их в обществе – не приветствуется. Но Черчилль не скрывал своего естества. «Амбиции – моя единственная опора», – писал он матери в январе 1899 года. «Амбиции – главная движущая сила», – утверждал он в «Савроле»{49}.

Второе преимущество Черчилля – его поглощенность и увлеченность работой. Он был настоящим трудоголиком и не стеснялся этого, неоднократно заявляя, что «ни один человек не имеет права на лень» и «ни один день не может быть потерян». Даже в дороге или на отдыхе Черчилль всегда был чем-то занят – что-то читал, писал, обдумывал текст очередного выступления, статьи или меморандума. Отправляясь куда-то, он неизменно брал с собой металлические ящики с документами, книгами и письменными принадлежностями и продолжал работу даже в поезде. Его съемная квартира на Маунт-стрит, 105, которую он арендовал после возвращения из Южной Африки и в которой провел следующие пять лет, была завалена книгами. Книги были везде – даже в ванной комнате. Одни смеялись, что «Уинстон буквально спит с энциклопедиями». Другие удивлялись, когда вообще он «отдыхает или спит»{50}.

Третье, что отличало молодого депутата – ораторское мастерство. В отличие от большинства политиков, он никогда не обращался к услугам спичрайтеров, сам готовя тексты своих речей. Черчилль очень ценил этот талант, считая его одним из самых важных в своем патронташе. Когда ему было 22 года, он написал эссе «Леса риторики», в котором отметил, что обладатели этого таланта представляют «независимую силу» и обладают властью больше, чем у могущественного короля. «Его может бросить партия, предать друзья, он может лишиться должностей – но при всем при этом его власть будет значительна», – утверждал Черчилль, который сам пройдет через все это и в карьере которого будут периоды, когда его единственным союзником будет слово – устное и письменное.

Принято считать, что ораторское мастерство основано на харизме и относится к прирожденным качествам. Но пример с Черчиллем показывает, что успех публичных выступлений определяют упорство, труд, подготовка и практика. Еще в «Савроле» он отмечал, что «удачные экспромты ораторов существуют лишь в воображении публики, в то время как цветы риторики – тепличные растения»{51}. Но дело не только в запоминающихся фразах и оборотах, некоторые из которых политик отбирал и собирал по несколько лет. Сама подготовка к выступлению требовала значительных усилий. Сначала Черчилль самым тщательным образом изучал предмет, читая книги, статьи, документы, а также консультируясь со специалистами. Затем он писал текст, оттачивая каждую фразу. После этого он репетировал само выступление, обычно перед зеркалом или принимая ванну, заучивая текст наизусть. Однажды во время одного из выступлений в Палате общин (апрель 1904 года) он запнулся и не смог вспомнить продолжения, вынужденный с конфузом сесть на место. Чтобы впредь избежать подобное унижение, отныне он всегда имел при себе распечатанный вариант. Столь тщательная подготовка и зубрежка речей наизусть определяли стиль Черчилля-оратора и ограничивали его в дискуссиях, в которых он уступал более раскованным и умеющим импровизировать коллегам. Зато он превосходил их качеством своих текстов, которые и сегодня читаются с интересом.

Все перечисленные три момента – амбициозность, трудоголизм и ораторское мастерство – повлияли на первый шаг Черчилля в Палате общин. Обычно новичкам требуется несколько недель, а то и месяцев, чтобы освоиться и выступить с первой речью. Нашему герою хватило четырех дней. Он взял слово уже 18 февраля, выступив с довольно большой для первого раза речью в 3200 слов. Черчилль говорил об Англо-бурской войне, задев многих однопартийцев фразой: «Если бы я был буром, я бы сражался на поле боя». «Вот так и выбрасываются на ветер парламентские места», – прошептал на ухо своему соседу Джозеф Чемберлен, когда Черчилль сел на место. В отличие от Чемберлена выступление начинающего депутата в целом было встречено благожелательно. О нем написало двадцать изданий, подчеркнув, что молодой политик «обладает интеллектом, имеет собственную точку зрения, а также умеет думать»{52}.

Сразу заявить о себе было хотя и рискованным, но в целом правильным шагом. Только ни подобная тактика привлечения к себе внимания, ни рассмотренные выше преимущества не отвечали на главный вопрос, который стоял перед нашим героем – как найти свой путь успеха среди более опытных коллег. Самое лучшее это научиться у кого-то или взять чью-то модель поведения за основу. Для этого можно было примкнуть к какому-нибудь влиятельному лицу и, учась у него, сформировать свой стиль. Это был долгий процесс, связанный с унижениями и не гарантировавший успеха. Черчилль не хотел ждать. Поэтому он выбрал в качестве основы модель поведения того человека, которому доверял и от которого не зависел – своего отца.

Идя по стопам отца, Черчилль начал свою политическую деятельность с вопроса, на котором оборвалась карьера лорда Рандольфа – расходов на британскую армию. Это была опасная тема, в которой, даже излагая правильные взгляды и давая дельные предложения, оказываешься в проигрышной позиции всякий раз, когда суверенитет страны ставится под угрозу и начинается поиск причин низкой боеспособности вооруженных сил. К тому же шла война. Но Черчилля это не смутило. Он с открытым забралом устремился в бой и одержал победу. Предложения военного министра Уильяма Сент-Джона Бродрика (1856–1942), ратовавшего за увеличение бюджета, были после нападок Черчилля дополнительно рассмотрены правительством и приняты нецелесообразными, а их автор впоследствии переведен в Министерство по делам Индии.

Разбирая позицию Бродрика, Черчилль высказал несколько зрелых суждений. Например, он отметил, что есть другие способы реформирования помимо простого увеличения расходов. Также заслуживают внимания его мысли о европейской войне, к которой с беззаботной легкостью апеллировали его оппоненты, не понимая истинного масштаба трагедии этого жуткого явления. Ставя на место недальновидных и неискушенных в военных преобразованиях коллег, он заявил, что европейская война превратится в «душераздирающую бойню», для победы в которой придется «призвать все мужское население страны, задействовать всю промышленность, направить на достижение одной-единственной цели каждое усилие нашего общества». «Войны между народами будут гораздо ужаснее, чем войны между королями», – предупредил новоиспеченный депутат и оказался прав{53}. Как бы ни шипели его критики, но Черчилль умел произносить цепляющие фразы и уже тогда тексты его выступлений выделялись своим качеством. Он это знал и использовал для своего имиджа, собрав шесть выступлений и издав их в виде отдельного сборника – «Армия мистера Бродрика», который вышел в апреле 1903 года.

Несмотря на публикацию сборника и одержанную локальную победу, кампания против военных расходов была в долгосрочной перспективе проигрышным демаршем. Последующие десятилетия покажут, что армия Британии была нужна, особенно в европейской войне. Но для Черчилля это было неважно. Он следовал курсу отца. Не случайно в первом выступлении против инициативы Бродрика он принялся зачитывать фрагменты из писем лорда Рандольфа премьер-министру по схожему вопросу, говоря также, что своей критикой он поднимает «разорванное в клочья знамя экономии»{54}, которое выпало из рук его отца. Учитывая, что после своего возвращения из Южной Африки летом 1900 года наш герой призывал укреплять британскую армию и оснащать войска современными видами вооружения, что было невозможно без соответствующего финансирования, а в последующие годы активно способствовал укреплению и развитию сухопутных частей, главная цель, которую стремился поразить Черчилль в кампании против Бродрика, состояла не в сокращении военных расходов, а в поиске своего пути наверх. Пока он делал это опираясь на опыт отца. Его отец ратовал за сокращение военных расходов, и он тоже. Его отец продвигал идею демократии тори с заботой о народе, и он тоже, направившись, как мы увидим дальше, на пастбища социальной политики. Его отец создал в палате общин «Четвертую партию», и он тоже, объединив своих единомышленников в парламентскую фракцию «Хьюлиганы», получившую имя в честь младшего сына премьер-министра и друга нашего героя Хью Гаскойн-Сесила (1869–1956), будущего барона Квиксвуда, хотя иначе как «Хулиганы» ее никто не называл. Его отец мечтал и боролся за создание общенациональной партии, и он тоже, став демиургом партии центра, которая бы объединила консерваторов и либералов, «одновременно лишенная омерзительного себялюбия и бессердечия тори, с одной стороны, и слепых аппетитов радикальных масс – с другой»{55}. Для более подробного изучения опыта лорда Рандольфа начинающий парламентарий взялся за написание его биографии.

Очередное обращение к творчеству принципиально для понимания личности Черчилля и ее восприятия в истории. Он относился к той редкой категории людей действия, которые также знамениты интеллектуальными достижениями. С материальной точки зрения обращение к перу и бумаге было важно для содержания сначала себя, а потом и семьи. В этом отношении интересно отметить, что, отдавая всего себя политике, Черчилль, которого большинство воспринимает исключительно в качестве государственного деятеля, на самом деле всегда оставался профессиональным писателем (в понимании профессии, как вида деятельности, приносящего основной доход). Но помимо материальных благ обращение к письменному слову было важно и по другим причинам. Во-первых, Черчилль получал от творчества огромное удовольствие, сравнивая свои литературные опыты с «золотой рыбкой в стеклянном сосуде, который рыбка сама себе и создала». «Этот сосуд всегда с тобой, – объяснял Черчилль. – В дороге он не расплескивается, и с ним никогда не скучно. То надо протереть стекло, то добавить или убавить содержимое, то укрепить стенки». Во-вторых, «вечноцветущая страна литературного творчества» служила отдушиной от грязных и нервозных политических будней. Даже в самый беспросветный период он знал, что «путь к отступлению» ему не отрезан. Он был спокоен потому что у него было место, «где ни один негодяй не сможет мне досадить, где мне никогда не придется скучать или сидеть сложа руки». В-третьих, эта стезя гарантировала относительную независимость. «Немногие так свободы, как писатели», – признавал Черчилль. Для творчества им не нужны ни сложные технические устройства, ни людской труд, ни первоначальный капитал. «Они суверены своей империи, самостоятельны и самодостаточны, – констатировал потомок герцога Мальборо. – Перо – великий освободитель людей и стран». В-четвертых, литературный труд относится к тем волшебным видам человеческой деятельности, которые помогают разорвать физические оковы, построив туннель в будущее и продлив жизнь отдельной, честолюбивой, не желающей мириться с бренностью бытия личности. Все материальные объекты рано или поздно исчезают – «пирамиды крошатся, мосты рушатся, каналы засоряются, железнодорожные пути зарастают травой, но слова, написанные две или три тысячи лет назад, остаются навеки»{56}.

Работа над новым произведением заняла больше трех лет – с середины 1902-го по конец 1905 года. На книжных прилавках книга появилась в начале 1906 года. По объему она соответствовала «Речной войне», но по масштабу рассмотренных вопросов, по глубине проработки и качеству изложения превосходила все, что Черчилль создал на тот момент. Помимо апологии поступков, решений и наследия отца изучение биографии лорда Рандольфа помогло автору многое узнать о партийной политике и работе парламента, истории и характере ключевых игроков, некоторые из которых все еще были в строю и при власти, азах пиара и формирования имиджа. Черчилль получил бесценный опыт, который ему позволил легче ориентироваться в мутных водах влияния и власти. У него появилось понимание, как формируются и распадаются коалиции, как избежать зависимости и завоевать популярность, что значат принципы и как оставаться гибким. А главное, он нашел свой путь, который, по его мнению, должен был вывести его на вершину. Этот путь проходил лейтмотивом через всю политическую биографию лорда Рандольфа и полностью соответствовал внутренним наклонностям его сына. Это был путь бунтаря с восстанием против существующих институтов и признанных лидеров. Понимал ли он, что этот путь фактически пролегал над бездной одиночества, в которую было относительно легко упасть, потеряв равновесие после обструкции и остракизма? Понимал, но верил, что отстаивание независимой точки зрения способствует построению более устойчивого общества: «Каждый человек, не нарушающий своими высказываниями закон, имеет право выражать собственное мнение, и затыкать ему рот только потому, что его взгляды ненавистны большинству, является очень опасной и фатальной доктриной»{57}.

Сначала Черчилль нанес удар по устоям, принятым в армии. Он подверг критике устоявшуюся тенденцию «все замалчивать» и «делать вид, что все хорошо», сообщая лишь часть правды. Пока на полях сражений одерживаются победы, заявил он, подобный подход «позволяет маскировать неприглядные факты подгнившей репутации», оставляя «профессионально непригодных офицеров на своих должностях, в надежде, что после войны их удастся без скандала уволить». Затем Черчилль замахнулся на партию, членом которой являлся и от которой баллотировался в парламент. В корреспонденции с экс-премьером-либералом Розбери он писал, что позиция находящейся у власти Консервативной партии «бесчеловечна и жестока» по отношению к бедным и незащищенным слоям населения. В апреле 1902 года он обвинил состоящее из тори правительство в «шокирующем отсутствии контроля» за государственными расходами. Своим коллегам консерваторам он жаловался, что «правительство окончательно прогнило». Раздираемое внутренними противоречиями, оно «перестало быть способным к решительным действиям»{58}.