Нельзя сказать, что сама идея с портретом стала для Черчилля неожиданностью. Он знал о желании коллег и поддержал их, согласившись позировать художнику. На первом сеансе (всего их будет десять) политик спросил живописца: «Как вы собираетесь меня изобразить – в виде херувима или бульдога?» Сазерленд не растерялся: «Все зависит исключительно от того, кем вы себя сами покажете». Черчилль видел наброски, но полностью ему позволили оценить работу только после ее завершения, примерно за две недели до праздника. Портрет, который он назвал «злобным», ему не понравился. Также его возмутило поведение художника. Он считал, что Сазерленд предал его, отплатив за гостеприимство и добродушное отношение созданием извращенного изображения: старика, который находится в состоянии депрессии и думает об атомной бомбе. Не без благотворного влияния своей супруги юбиляр смог сдержать негативные эмоции, великодушно и иронично заметив на церемонии во время вручения подарка, что «этот портрет представляет собой прекрасный пример современного искусства с объединением в себе силы и прямоты». Клементина также со временем прониклась негативными флюидами, исходящими от мужа, и возненавидела мрачный портрет, который изображал ее благоверного «огромным и ужасным монстром». Она даже заявила, что работа Сазерленда причинила ее супругу «сильную боль» и «разрушила юбилей». Впоследствии она предала картину ножу и огню, оставив потомкам лишь несколько своевременно сделанных фотографий и сохранившиеся наброски, которые сегодня представлены в Национальной портретной галерее в Лондоне. После неудачного опыта работы с сюрреалистами Черчилль откажется позировать другому знаменитому представителю этого течения – Сальвадору Дали (1904–1989){437}.
После юбилея до нового года оставался еще месяц, за который прошло семь заседаний правительства, но Черчилль председательствовал лишь на двух. На следующий год самым крупным и по сути последним политическим действом нашего героя стало представление 1 марта в парламенте Белой книги обороны. Выступление Черчилля заняло 45 минут, превратившись в политическое завещание. Задавая вопрос о том, как следует вести себя государственным деятелям в условиях эскалации вооружений сверхдержав, когда даже существующий ядерный потенциал способен уничтожить человечество, Черчилль сопроводил его мрачным предостережением: «Этот вопрос не имеет большого значения для пожилых людей, так или иначе, они скоро оставят этот мир, но я с тревогой наблюдаю за молодежью…<…> что их ожидает впереди, если Господь устанет от человечества?» Тем самым он не только обратил внимание присутствующих на причинно-следственную связь между решением и последствиями с напоминанием об их разнесении во времени, когда за решения отцов приходится отвечать детям, но и своей отсылкой к Всевышнему, который может «устать от человечества», показал глубину критичности положения. Переходя к поиску ответа на поставленный вопрос, Черчилль сразу предупредил, что «от водородной бомбы нет гарантированной защиты». Понимая, что всеобщее разоружение невозможно, он указывал, что «единственной разумной политикой для свободного мира на следующие несколько лет» станет политика «сдерживания». А для этого у Великобритании должно появиться собственное термоядерное оружие, и перенимающим у него эстафету государственным мужам предстоит двигаться одновременно в противоположных направлениях: наращивая военную мощь и ведя переговоры по сокращению вооружений. Понимая, что этот путь будет непростым, британский лев закончил выступление следующим призывом: «Возможно, настанет день, когда честность в игре, любовь к ближнему, уважение к справедливости и свободе позволят измученным поколениям триумфально покинуть отвратительную эпоху, в которой мы с вами живем, и устремиться к сияющим и безоблачным далям. А пока этот день не настал, никогда не отступайте, никогда не поддавайтесь слабости, никогда не отчаивайтесь»{438}.
Через неделю после своего выступления Черчилль сообщил Идену, что покинет свой пост 5 апреля. За оставшееся время он еще раз попытается изменить свое решение, но увидев настрой своих коллег, считавших, что время пришло, сдержит слово. 1 апреля на Даунинг-стрит отметили 70-летний юбилей Клементины. По воспоминаниям очевидцев, Черчилль «выглядел усталым и старым». 4-го числа в резиденции премьер-министра тоже принимали гостей – королеву с супругом. Журналисты раздули этот инцидент до колоссальных размеров, отметив беспрецедентный характер подобного действа. На самом деле прецедент был. Георг VI в аналогичной ситуации навестил Стэнли Болдуина в момент отставки последнего в 1937 году. Так или иначе, но появление монарха на Даунинг-стрит все равно было событием экстраординарным и, несомненно, говорило об огромном уважении Ее Величества к своему самому знаменитому подданному. 5 апреля Черчилль провел заседание Кабинета, последнее в своей жизни. Он сообщил министрам, что на сегодняшней аудиенции в Букингемском дворце будет просить королеву принять его отставку. Он поблагодарил всех за достойную службу и пожелал всем дальнейших успехов. На аудиенции королева предложила своему первому министру стать герцогом Лондонским, но он ответил отказом. Учитывая, что в истории Британии монарх вот уже сто лет не жаловал своим подданным, в чьих жилах не текла королевская кровь, столь высокого титула, само предложение и отказ выглядели драматично. На самом деле, прежде чем королева подняла эту тему, Дж. Колвилл узнал мнение премьер-министра насчет титула. Черчилль хотел войти в историю под своей фамилией. Благодаря подготовительной работе королева не нарушила традицию и одновременно продемонстрировала уважение к личности государственного деятеля. Колвилл боялся, что, поддавшись эмоциям и обаянию Елизаветы II, Черчилль, который не знал о закулисных обсуждениях, изменит свое решение и согласится принять титул. Но всё обошлось. Пожилой джентльмен ответил, что «собирается продолжить работу в Палате общин, пока мне позволяет мое здоровье»{439}.
Прежде чем покинуть резиденцию на Даунинг-стрит, Черчилль попросил еще раз посмотреть на комнату заседаний, где в годы войны он провел столько времени и принял столько судьбоносных решений. В помещении было темно. Когда включили свет, обнаружилось, что зал был приготовлен для уборки: все кресла накрыты и расставлены по стенам. Осмотрев помещение, Черчилль развернулся и направился к выходу. Покидая резиденцию, он показал знак V, после чего сел в автомобиль и направился в Чартвелл, где его также уже ждала толпа журналистов. Отвечая на вопрос одного из них, какие чувства он испытывает, сложив с себя полномочия премьера, он произнес: «Всегда приятно вернуться домой». На самом деле приятного было мало, да и дома Черчилль долго не задержался, отправившись 11-го числа в запланированное путешествие на Сицилию, в Сиракузы. Перед отъездом он получил письмо от королевы, в котором она сообщала, что ей «не хватает и в дальнейшем будет не хватать совета и одобрения» ее первого премьера. В ответном послании Черчилль поддержал королеву в назначении Идена. На самом деле, это был неудачный выбор. «Я не верю, что Энтони справится», – сказал он Колвиллу за день до своей отставки. Черчилль оказался прав. Иден продержался на ответственном посту меньше двух лет и покинул большую политику после Суэцкого кризиса. Оценивая события, произошедшие в конце 1956 года в Египте, Черчилль заметил: «Я никогда не ввязался бы в это, не заручившись предварительно поддержкой американцев, а если бы и ввязался, то никогда бы не отступил»{440}.
Саммит, за проведение которого так ратовал Черчилль и которого он не дождался, находясь на Даунинг-стрит, пройдет 18–23 июля 1955 года в Женеве. Сравнивая даты этого события и отставки, возникает ощущение, что после почти полувека в большой политике нашему герою не хватило всего трех с половиной месяцев для достижения последней цели. На самом деле это ощущение ошибочно, поскольку отсутствие Черчилля на первом саммите, который, кстати, не привел к долгожданной разрядке, также оказалось «скрытым благословением». Пожилой политик все чаще становился жертвой лени, особенно в изучении повестки заседаний, ему требовалось время, чтобы сконцентрироваться, к тому же он стал еще более сентиментален, что могло негативно повлиять на принимаемые им решения. В целом же Черчилль не изменил своего отношения к внешнеполитической ситуации. Он сохранял веру в то, что «Россия сможет работать вместе с Западом над построением объединенной Европы», и возлагал надежды на союз Великобритании и США. России он желал «найти мир и изобилие», которые гораздо лучше «войны на уничтожение», веря, что «мудрость и терпение» восторжествуют, «завоевав умы и обуздав человеческие страсти»{441}.
Как Черчилль планировал провести время в отставке? После возвращения из Италии он признался, что теперь «собирается убивать время, пока оно не убьет меня». Через год, когда личный врач спросил его, чем бы он хотел заняться, Черчилль ответил: «Мне нечего больше делать, только умереть»{442}. На самом деле он не хотел умирать. Кроме того, у него оставались незавершенные дела. В конце апреля 1961 года вышел последний сборник его речей – «Неписаный союз», объединивший под одной обложкой 69 выступлений в период с 1953 по 1959 год. Но и это еще не всё. Был проект, работа над которым началась больше пятнадцати лет назад и на завершение которого у него наконец-то появилось время.
Последний проект
Покинув арену политической борьбы, Черчилль вновь погрузился в бурную реку литературного творчества, истоки которой уходили в далекий 1929 год. Именно тогда, оставив Казначейство и пытаясь найти для себя очередную большую тему, он решил поведать читателям многовековую историю англоязычных народов. Во многом для автора это было уникальное произведение, которое в отличие от других работ исторического жанра не было посвящено исключительно Черчиллю и его семье, а охватывало значительный временной промежуток в две тысячи лет и, главное, имело конкретную политическую цель – обосновать единство англоязычных стран. В 1932 году Черчилль договорился с руководством
Работа над книгой началась с формирования команды экспертов, в которую вошли историк Кейт Фейлинг, хранитель и секретарь Музея Лондона археолог Роберт Мортимер Уэллер (1890–1976), член попечительского совета Национальной портретной галереи, биограф Гиббона и автор работы «Карл I и Кромвель» историк Джордж Малкольм Янг (1882–1959), Уильям Дикин, а также взятый по рекомендации последнего Алан Баллок (1914–2004), в будущем известный историк. Примечательно, что Фейлинг, Янг и Баллок в период с 1946 по 1952 год отметятся первыми биографиями современников нашего героя – Н. Чемберлена, Болдуина и Гитлера соответственно. Также в 1960–1982 годах Баллок представил трехтомную биографию известного лейбориста Эрнеста Бевина. Эти факты недвусмысленно говорят о качестве собранной команды. Помимо новых лиц, Черчилль также обращался за советом к успевшим себя хорошо зарекомендовать экспертам – Морису Эшли, Джону Уэлдону, Джеймсу Эдмондсу и, разумеется, Эдуарду Маршу. Эшли вспоминал, что Черчилль «испытывал огромное уважение к интеллекту и профессионализму советников», которое объяснялось его «искренней верой в то, что ученые и школяры знают все секреты о тех областях и предметах, о которых он хочет узнать больше»{443}. Наш герой не всегда соглашался с творческим коллективом, но в целом влияние помощников было огромным и во многом определило описательный формат нового произведения. Последнее можно отнести к слабости сочинения, поскольку от Черчилля больше ждали не исторического эксклюзива, а пропущенного через жернова его гигантского опыта аналитического разбора и рассуждений.
Несмотря на указанную особенность, показательно, что последнее сочинение было посвящено исключительно исторической тематике. Черчилль всегда любил и ценил историю. С годами его уважение к Клио стало еще крепче. «Мы не в силах изменить прошлое, но мы привязаны к нему, и мы можем извлечь из него уроки, которые пригодятся в будущем», – считал британский политик. «Сегодня мы находимся не в том положении, чтобы сказать: “прошлое есть прошлое”. Сказав так, мы откажемся от нашего будущего», – заметил он. Развивая свою мысль через некоторое время, он подчеркнет, что «если мы развяжем войну между прошлым и настоящим, то обнаружим, что лишились будущего». Почему прошлое так важно? Потому что оно определило настоящее и содержит ключи к пониманию грядущего. «Любая мудрость не нова», – неоднократно повторял Черчилль в 1930–1940-е годы. Все повторяется. «Почти все важнейшие решения, которые вынужден принимать современный мир, уже принимались в средневековом обществе», – констатирует он в новом произведении. Это иллюзия, что современный человек отделен от минувших событий «долгими веками», – на самом деле «труды и взгляды объединяют нас с воинами и государственными деятелями прошлого, как будто мы читаем об их поступках и словах в утренней газете». Поэтому очень важно постигать и изучать историю: «Знать об испытаниях и борьбе своего народа необходимо каждому, кто хочет понимать те проблемы, опасности, вызовы и возможности, с которыми мы сталкиваемся сегодня»{444}.
Основная часть работы над книгой пришлась на последний предвоенный год, несущий на себе отпечаток будущей трагедии. Друзьям Черчилль признавался, что «очень непросто погрузиться в прошлое, когда будущее оскалило перед нами свои клыки». Настоящее влияло на восприятие минувших событий, что отчетливо проявилось в трактовке происхождения Британии. В конце XIX столетия превалировала точка зрения, что родиной британцев является Германия, которая, по словам известного историка Джона Ричарда Грина (1837–1883), позиционировалась не иначе как «отчизна английской нации». Взять хотя бы составной термин «англосаксы», который происходит от названия древнегерманских племен англов и саксов. Черчилль, который считал, что «ни один англичанин не должен воспринимать себя как продукт тевтонского завоевания», придерживался иной точки зрения. По его мнению, современные жители Туманного Альбиона наследовали не древним германцам и не древним римлянам, а нормандцам. В отличие от Грина, споры с которым заняли в первоначальных редакциях много места, Черчилль считал краеугольным событием Средневековья битву при Гастингсе 1066 года, во время которой пал англосаксонский король Гарольд II Годвинсон (1022–1066), а победу одержал нормандский герцог Вильгельм. «День битвы при Гастингсе связывает Англию и Францию и вновь делает Англию одним из участников жизни Западной Европы – в династическом, рыцарском и духовном плане» – так охарактеризовал Черчилль это событие в черновиках своей рукописи{445}.
За полгода работы в 1938 году Черчилль смог подготовить к концу декабря текст объемом в 200 тыс. слов. Клементине он жаловался на «трудоемкий и утомительный» характер творческой работы. Разумеется, он получал удовольствие от литературного труда, но в целом книга давалась ему тяжело, и он постоянно ощущал себя под «прессингом». Кроме того, творчество потребляло все его время и силы. «Моя жизнь упростилась до строительства коттеджа и работы над книгой, а также сном перед обедом, – делился он с супругой. – В Лондон я наведываюсь только от случая к случаю для участия в заседаниях парламента». При благоприятном стечении обстоятельств Черчилль планировал представить первую законченную версию всех томов к июню 1939 года, оставив себе полгода на доработку, редактирование и корректуру{446}.
Для достижения поставленной цели Черчилль организовал работу над книгой в последовательно-параллельном формате. В то время пока он описывал какой-то период, одни специалисты готовили ему материалы для следующих глав, другие – проверяли уже написанные. Несмотря на эффективную организацию труда, бешеный темп и практически ежедневную работу до 2–3 часов ночи, первый вариант книги к назначенному сроку завершить не удалось. Вместо того чтобы поставить точку и заняться доработкой, в конце мая 1939 года Черчилль приступил к работе над описанием Гражданской войны в США, которая должна была занять не менее двух недель. Помимо США еще необходимо было осветить историю Австралии и Новой Зеландии. Этим автор занялся в июне. Одновременно со сроками Черчилль в очередной раз столкнулся с проблемой превышения запланированного объема. Несмотря на возникшие трудности, 31 августа автор проинформировал издателя, что основной текст написан и его объем составляет 530 тыс. слов. На следующий день началась война, а еще через два дня – Черчилль возглавил Адмиралтейство.
Заявление о наличии полной черновой версии оказалось преждевременным. На самом деле был отработан текст до кончины королевы Анны (1714), не превышавший по объему 320 тыс. слов. Остальное находилось в несвязанных фрагментах, требующих упорядочивания и значительной переработки. Да и в отношении так называемого готового куска нужно было много переделывать, поскольку качеством текста нередко жертвовали ради получения необходимого объема. Несмотря на новый фронт работ в Адмиралтействе, Черчилль сначала стремился исполнить договоренности и завершить книгу к концу 1939 года, что объяснялось не столько привязанностью к книге, сколько желанием получить оставшуюся часть гонорара. Но управление ВМФ оставляло мало времени на литературную деятельность, которая ограничилась отрывочными указаниями помощникам с расширением их участия в написании отдельных кусков. Начиная срезать углы, Черчилль решил сначала собрать и причесать все готовые фрагменты, после чего завершить произведение эпилогом в 10 тыс. слов. Такой вариант не устроил издателей, которые напомнили автору о первоначальных договоренностях с рассказом о войне в Южной Африке, британской истории конца XIX и начала XX столетия, сравнительном анализе демократических форм правления в разных англоязычных странах. Черчиллю дали дополнительное время на доработку до конца 1940 года, но в действительности после назначения нашего героя премьер-министром никакой работы над книгой не велось. Копия написанных к концу 1939 года и переданных в издательство материалов сгорела в годы войны при разрушении здания
Работа возобновилась после возвращения Черчилля с Ялтинской конференции. Через несколько месяцев в качестве эксперта был приглашен профессор политологии Кембриджского университета Дэнис Уильям Броган (1900–1974), которому помогали – супруга, археолог Олвен Филлис Фрэнсис (1900–1989) и специализирующийся на истории Средневековья Вивиан Хантер Гэлбрайт (1889–1976), профессор Оксфорда и член Британской академии. Броган приступил к работе летом 1945 года. На тот момент окружение Черчилля жило в предвкушении его переизбрания, поэтому считалось, что готовящаяся книга станет последней в творческой биографии автора. Из-за перебоев с бумагой срок завершения был сдвинут на конец следующего года. Наставляя свою команду, Черчилль говорил: «Главная заслуга моей книги состоит в том, чтобы вызвать интерес у большого количества людей, не обращавшихся к этим историческим периодам со времен учебы в школе. Поэтому очень важно, чтобы я не допустил ни малейшей ошибки, позволившей критикам дискредитировать точность приводимых в тексте фактов»{447}. Ознакомившись с материалом, Броган признал высокую степень готовности первых двух томов, завершающихся началом правления Георга III (1760). Последующие куски требовали серьезной правки. Несмотря на это обстоятельство, работа была начата не с трудных мест, а с первых глав. К декабрю 1945 года коррекция первых двух томов была завершена. Далее работа засбоила, что совпало с другим важным изменением. На сцене появился новый участник – «Вторая мировая война» – который беспардонно подвинул предшественника и переключил на себя все внимание автора. В очередной раз работа над «Историей англоязычных народов» была приостановлена.
Черчилль решил вернуться к своему детищу во время восстановления после инсульта в августе 1953 года. Тогда же к проекту присоединились новые помощники: историк Алан Ходж (1915–1979) и его друг биограф Питер Кортни Куиннелл (1905–1993). «Было время, я жил “Второй мировой войной”. Теперь я буду жить этой историей, – признался Черчилль своему окружению. – Я буду сносить по яйцу каждый год – двенадцать месяцев на один том, не так уж и много работы». С самого начала сотрудничества Ходжу было предоставлено много свободы. Черчилль откровенно признавался, что «не может уделить должное внимание этому проекту до тех пор, пока моя нагрузка на других направлениях не станет меньше». В сентябре Ходж получил необходимые материалы для работы, которая снова была начата с первого тома. Черчилль просил Ходжа не забывать, что речь идет не об академическом труде, изобилующем деталями, подробным анализом и витиеватыми рассуждениями, – книга рассчитана на широкий круг читателей и должна представлять собой «поток событий», объединенных в «последовательное повествование». Кроме того, основной упор следует делать на «социальных и политических изменениях, особенно тех из них, которые сохранили свой след и по сегодняшний день», а также на развитии общего права, которое автор считал «наследием англоязычных народов»{448}.
Несмотря на периодическое подключение к работе, в целом личное участие Черчилля в завершении произведения с конца 1953-го по начало 1955 года носило скромный характер. Оживление началось с весны 1955 года, когда он сложил с себя полномочия премьер-министра. По его словам, эта книга стала «единственным, что меня сейчас волнует». Понимая, что «История» его последнее произведение, он собирался сделать ее «настолько хорошей, насколько это возможно». Сохранившаяся переписка демонстрирует, насколько придирчив и дотошен был Черчилль в работе, буквально заваливая Ходжа нескончаемым потоком вопросов. Единственным ограничением было здоровье автора. Своему врачу он признавался, что сама редактура с удалением лишних фрагментов и переписыванием отдельных фраз не доставляет ему труда, чего нельзя сказать о «композиции и рассуждениях»{449}. В начале июня Черчилля сразил очередной инсульт, после которого он, впрочем, смог быстро вернуться в строй.
Учитывая объем подготовленного материала, было принято решение издавать произведение в четырехтомном формате. Публикация первого тома была запланирована на осень 1955 года. В реальности сроки были немного сдвинуты. Первый том – «Рождение Британии», описывающий историю кельтской, римской, англосаксонской и нормандской Британии вплоть до правления последнего Плантагенета – Ричарда III (1452–1485), вышел в 340-ю годовщину смерти Уильяма Шекспира – 23 апреля 1956 года. В конце ноября на книжных прилавках появился второй том «Новый мир», повествующий о правлении Тюдоров и Стюартов и рассказывающий о становлении централизованного государства, пожаре гражданской войны и развитии конституционной монархии. Следующие два тома «Эпоха революций» и «Великие демократии» появились в октябре 1957-го и марте 1958 года соответственно.
Отличительной особенностью последнего периода работы было существенное расширение количества привлекаемых экспертов. Так, в августе 1955 года к Ходжу присоединился знаток правления Тюдоров историк Джоел Харстфилд (1911–1980), в сентябре – нумизмат из Британского музея Роберт Эндрю Карсон (1918–2006), в апреле 1956 года – известный кембриджский историк Джон Гарольд Пламб (1911–2001). Главы, посвященные Индии, проверял Арчибальд Патон Торнтон (1921–2004), а сверку Викторианского периода доверили оксфордскому историку Морису Шоку (1926–2018). Также Черчиллю помогали: Алек Реджинальд Майерс (1912–1980), специалист по истории XVII столетия Дональд Хеншоу Пеннингтон (1919–2007), Джон Стивен Уотсон (1916–1986), специалист по Викторианской эпохе Эйза Бриггс (1921–2016), американский историк, один из первых биографов Ф. Рузвельта Фрэнк Барт Фрайдл-младший (1916–1993), а также специалист по истории США Молдвин Аллен Джонс (1922–2007). Даже этот солидный перечень является неполным. Ходж обращался к специалистам, имена которых не только не сохранились, но и большинство которых никогда не встречались с автором лично. Сегодня трудно сказать, какие именно куски и в каком объеме написаны специалистами, а какие принадлежат нашему герою. Из сохранившихся документов видно, что наибольшее внимание Черчилля в 1950-х годах было уделено периоду до 1714 года и касалось тех глав, в написании которых он принимал личное участие в конце 1930-х. Концентрация на знакомом и отработанном материале была связана с тем, что, по воспоминаниям Дикина, в последние годы Черчиллю «не хватало энергии для обработки огромного количества данных» и он «неспособен уловить ритм повествования»{450}.
Эти особенности не смогли не сказаться на качестве последних двух томов, в которых, не считая отдельных эпизодов, связанных с Наполеоновскими войнами и Гражданской войной в США, не так много Черчилля, как хотелось бы. Повлияли они также и на то, что первоначальная цель с обоснованием единства и крепости англо-американского союза достигнута не была. Последний том, который должен был показать истоки и перспективы синергии, превратился в обычное параллельное описание истории двух стран. В результате вместо литературного памятника англоязычному союзу труд Черчилля превратился в панегирик величию Британской империи. Причем с акцентом на великих личностях, военных баталиях и политических перипетиях. Всегда испытывая скептицизм в отношении теорий и с недоверием относясь к идеологии, автор оставил за рамками повествования эволюцию идей, изменение общественных тенденций и описание социальных преобразований. Оставаясь верным своему классу и считая, что страной правит элита, Черчилль наследовал виговским традициям, согласно которым британская история представляет собой романтичное и оптимистичное повествование о борьбе за права и свободу. При этом он продемонстрировал нежелание разглядеть, во что на самом деле для обычных граждан в той же викторианской Англии преломлялась свобода, о которой он говорил так много; насколько бесправна и бессильна б