Как записал в дневник Гарольд Никольсон, “правительство предало свою страну, эти тори думают только о красной опасности и ведут дело к распаду империи”. Лорд Бусби записал: “С 1935 по 1939 год я наблюдал политических лидеров Британии и я пришел к заключению, которое с тех пор не изменилось: за двумя исключениями, Уинстон Черчилль и Леопольд Эмери, они были запуганными людьми… жалкая комбинация трусости и жадности”. Именно в эти дни Черчилль выступил горячим сторонником франко-англо-советского союза, как единственной надежды надежно сдержать нацистскую Германию.
Чермберлен выразил свои отношения к плану Черчилля в письме от 20 марта 1938 г.: “План того, что Уинстон называет “Великим союзом” я обсудил с представителями генерального штаба и министерства обороны. Это очень привлекательная идея и о ней можно сказать все самое хорошее до тех пор, пока не начинаешь изучать возможности ее практического применения. Стоит только посмотреть на карту и становится видно, что ни Франция, ни мы не можем ничего сделать по спасению Чехословакии от вторжения и оккупации”. Черчилль саркастически отнесся к аргументам Чемберлена. Начальникам штабов и министру обороны не требовалось большого ума, чтобы понять, что британский флот и французская армия не могут быть расположены в Богемских горах. Но предупреждение о том, что пересечение границ Чехословакии вызовет всеобщую европейскую войну, могло предотвратить следующий шаг Гитлера. (К слову говоря, Чемберлен, спустя год дал Польше именно такую гарантию, но для европейского мира критически важно было как можно раньше остановить гитлеровскую агрессию).
* * *
Итак, настал черед Чехословакии. Гитлер в рейхстаге напомнил, что более 10 млн. немцев живут в двух соседних с Германией государствах и его задачей является защита этих немцев. Английское правительство не хотело верить очевидному. 18 марта 1938 года премьер Чемберлен поделился с кабинетом своим убеждением, что претензии Гитлера ограничены в Европе Судетами. В палате общин Черчилль поднялся, чтобы прокомментировать это заявление. Его знакомая, Вирджиния Роулз следила за выступлением с галереи публики. Внизу она видела “море черных пиджаков и белых лиц. Уинстон казался одним из многих, но когда он заговорил, его слова зазвучали так, словно, в них содержалась конечная истина”. Оратор говорил: “В течение пяти лет я обращался в палате - безо всякого успеха. Я наблюдал этот знаменитый остров бездумно сползающим по лестнице, которая ведет в темный провал. В самом начале эта лестница выглядела величественно, но уже вскоре ковер, ее устилающий, исчез. А чуть ниже были только скромные плиты, а затем и они начали крошиться под вашими ногами…” В завершении речи Черчилль отошел от иносказаний: “Если смертельная катастрофа вовлечет в себя британскую нацию и британскую империю, историки через тысячу лет будут озадаченно размышлять над тайной наших поступков. Они никогда не поймут, как могла эта победоносная нация, имея все в своих руках, упасть так низко, отказаться от всего, чем она овладела благодаря безмерным жертвам и абсолютной победе - все оказалось унесенным ветром! Ныне победители унижены, а те, кто бросил свое оружие и просил о перемирии, устремились к мировому господству. Происходит гигантская трансформация”.
Ни одна из популярных газет не поместила этой речи, зато полно излагалась речь премьера Чемберлена. На следующий день “Ивнинг стандард” расторгла контракт с Черчиллем, поскольку (объяснил редактор), “ваши взгляды на внешнюю политику совершенно очевидно противоречат воззрениям нации”. Помимо прочего, это был и финансовый удар. Кончилась не только слава, но и достаток. Черчилль поместил в “Таймс” объявление о продаже Чартвела. И даже в этом случае ему следовало покинуть парламент и зарабатывать деньги в качестве писателя и лектора. Чтобы выйти из положения, Черчилль удвоил нагрузку. Теперь он меньше посещал парламент, зато в две смены диктовал статьи, слал рукописи машинистке, беспощадно правил и перепечатывал тексты. В течение 1938 года он опубликовал пятьдесят девять статей. Огромная энергия черчиллевых слов видна и в этот период вынужденной спешки. Эти статьи составили основу книги “Пока Англия спала” (она лежала у изголовья президента Рузвельта). Параллельно вышел сборник “Великие современники” и четвертый (последний) том биографии Мальборо. В помещенной в одной из газет рецензии содержалась такая оценка “Мальборо”: “Невероятно, чтобы один человек обладал гением написать такую книгу и в то же время жить жизнью, в тысячу раз более полной тяжелыми обязательствами, чем у других людей”. А ведь это была одна из пятидесяти с лишним написанных им книг.
В конце марта 1938 года Черчилль прибыл в Париж. Он жил в английском посольстве и перед ним длинной чередой прошли все главные фигуры тогдашней французской политики - премьер-министр Блюм, Фланден, Рейно, Эррио, генерал Гамелен и др. Он обсуждал с премьером Блюмом достоинства французской артиллерии, а Поль Рейно убеждал Черчилля выступить в пользу создания в Англии небольшой, но полностью механизированной армии из шести дивизий, способной быстро высадиться на континенте. 10 апреля 1938 г. французское правительство возглавил Эдуард Даладье. Его министром иностранных дел стал Жорж Бонне. Именно на этих двух политиков пала особая ответственность в последовавшие критические месяцы.
Черчилля больше всего беспокоило в это время подписание соглашения между Англией и Италией. Лондон пытался таким ходом обеспечить благосклонность Италии. По поводу этого соглашения Черчилль написал Идену 18 апреля: “Это, конечно, полный триумф Муссолини, который получает наше согласие на укрепление средиземноморских позиций против нас, на завоевание Абиссинии, на более полное участие в испанских делах. Мы не можем сейчас укрепить даже Кипр без предварительных консультаций с Италией”. Черчилль не видел никакого смысла в этом соглашении - Муссолини никак не мог помочь англо-французам в предотвращении германской агрессии в дунайском бассейне. В письме есть пророческие слова: “Англо-итальянский пакт - это только первый шаг, а следующим будет попытка более масштабного сговора с Германией, который утихомирит британское общественное мнение и в то же время позволит Германии реализовать свои планы в отношении Восточной Европы”.
Накануне чехословацкого кризиса Черчилль обратился к министру иностранных дел Галифаксу: “Нет ли возможности подписать общую декларацию Британии, Франции и России, утверждающую: а) стремление к миру и дружественным отношением; б) глубокую обеспокоенность военными приготовлениями Германии; в) их совместную заинтересованность в мирном решении чехословацкого вопроса; г) согласие в том, что вторжение Германии в Чехословакию вызовет самую суровую реакцию этих трех стран. Такая декларация должна быть показана Рузвельту, нужно попытаться вовлечь его в это дело. Мне представляется целесообразным его личное обращение к Гитлеру, предупреждающее, что вторжение в Чехословакии неизбежно вызовет мировую войну”. Черчилль также предлагал начать маневры флота, разместить резервные эскадры на основных морских коммуникациях. Все это показало бы серьезность английских намерений.
Во второй половине дня 2 сентября 1938 г. советский посол Майский попросил о возможности посетить Чартвел - дело не терпело отлагательства. Черчилль уже наладил довольно тесные отношения с Майским и немедленно принял советского посла. В Москве считали, что сложности, создаваемые отношение к кризису с Польшей и Румынией, можно превозмочь. Если Лига нации решит, что Германия является агрессором, Румыния позволит советским войскам пересечь румынскую границу на пути к Чехословакии. Предполагалось немедленно начать переговоры представителей штабов СССР, Франции и Чехословакии. Черчилль полагал, что готовность Советского Союза вступить в противоборство с агрессором является важнейшим фактором европейской политики. Он тотчас же написал Галифаксу письмо, в котором подчеркивалась решимость Советского Союза выполнить обязательства перед Чехословакией. Но английское правительство шло другим курсом. Оно возложило свои надежды на дружественность Италии. Неслыханное дело - Чемберлен представил Муссолини возможность внести поправки в ту речь, с которой премьер собирался выступить в палате общин. Дуче милостиво одобрил речь и прокомментировал ее так: “Впервые в английской истории глава британского правительства предложил другому правительству проинспектировать одну из своих речей. Для англичан это плохой знак”.
Министр иностранных дел Франции Бонне 10 сентября 1938 г. запросил английского посла в Париже Фиппса: “Завтра Гитлер возможно атакует Чехословакию, и Франция приступит к мобилизации своих сил. Она на марше. Присоединяетесь ли Вы к нам?” На следующий день лорд Галифакс от имени британского правительства ответил следующее: “На данной стадии Британия не может ответить определенно”. Французы осведомились у англичан, на какую военную помощь - если Англия решится - они могут рассчитывать? Из Лондона последовал ответ: на две дивизии и на 150 самолетов в первые 6 месяцев войны. Как писал Черчилль в “Дейли мейл”, если бы у Бонне было желание получить извиняющее его бездеятельность обстоятельство, то он смело мог кивать на позицию Англии.
В верхнем слое Британии росло чувство, что следует удалиться от увлеченной социалистическими экспериментами Франции и попытать заключить союз с новой Германией ради создания единого фронта против Советского Союза. Как пишет У.Манчестер, “ирония истории заключается в том, что первый английский противник большевиков воспротивился этому курсу”. Общая схема наложилась на спор по поводу Судетской области в Чехословакии, где жило немецкое меньшинство, которое Гитлер пообещал инкорпорировать в рейх.
Посол Британии в Берлине не питал в этом вопросе никаких сомнений. Он характеризовал чехов как “свиноголовую расу”, а президента Бенеша, выпускника Карлова, Парижского и Дижонского университетов как “самого свиноголового в своем стаде”. Немцам он говорил: “Великобритания не собирается рисковать ни одним своим матросом или летчиком ради Чехословакии”.
А много ли значила Британия? По мнению известного американского летчика Линдберга (первым перелетевшего Атлантику), “Англия безнадежно отстала в военной области по сравнению с Германией… Английскому характеру свойственна скорее уверенность, чем истинные способности; цепкость, а не сила; решимость, а не ум… Нужно понять, что Англия как страна состоит из огромной массы медлительных, глуповатых и индифферентных людей”. В американском посольстве, стоя рядом с послом Кеннеди, Линдберг говорил, что “развитие авиации несет конец Англии как великой державе. Германская военная мощь превосходит все военно-воздушные силы остальных стран, вместе взятые”.
Черчилль пока не делал такого обобщения. Среди источников его информации были, прямо скажем, экзотические. 14 июня 1938 года он беседовал с нацистским гауляйтером Данцига Альбертом Ферстером (входившим в круг приближенных Гитлера), а через месяц в Чартвел прибыл из рейха майор Эвальд фон Кляйст-Шменцин (тщательно замаскированный и под чужой фамилией). Нападение на Чехословакию, сообщил он, “предрешено”. Кляйст сказал, что в обстановке скрытого противостояния Гитлера и генералитета существенно важно твердая решимость Британии сражаться. Когда сообщенное Кляйстом достигло Чемберлена, тот отмахнулся: “Он слишком настроен против Гитлера”.
Гитлер называл Чехословакию “авианосцем Советской России”. Советский Союз явно был заинтересован в сохранении линии чешских крепостей на границе с рейхом. Но умиротворители во главе с Чемберленом делали вид, что великой страны на Востоке не существует. По крайней мере, все увертюры Литвинова были безуспешны. Обращаясь к французскому поверенному в делах в Москве, Литвинов предложил “немедленно начать штабные переговоры между советскими, французскими и чешскими экспертами”. Министр иностранных дел Франции Бонне, как это ни фантастично звучит, никому не сказал о советском предложении. Но подчеркнул, что Румыния не позволит русским военным самолетам нарушить их воздушное пространство. (При этом англичане уже располагали точными сведениями, что допуск советских самолетов будет гарантирован).
Помощник Чемберлена Вильсон боялся только одного: совместная с СССР акция “может быть воспринята немцами как запугивание”. Брат писателя Сомерсета Моэма - лорд Моэм заявил, что “в Судетской области британские интересы не затронуты никоим образом”. Но это Дафф Купер ответил, что “главный интерес нашей страны заключается в предотвращении доминирования одной страны в Европе” и что “нацистская Германия представляет собой самую мощную державу, которая когда-либо доминировала в Европе” и противодействие ей “совершенно очевидно соответствует британским интересам”.
На пороге кризиса Герман Геринг на Нюрнбергском партайтаге назвал чехов “жалкой расой пигмеев, эксплуатирующей культурный народ”. В последний день съезда НСДАП Гитлер под рев трибун назвал Чехословакию “чудовищным творением” и потребовал права самоопределения для судетских немцев.
В Лондоне Черчилль предложил министру иностранных дел Галифаксу “сказать Германии, что если она посягнет на чехословацкую землю, она будет в состоянии войны с ними”. Черчилль писал 15 сентября в “Дейли телеграф”, что чехи будут отчаянно сражаться и выведут из строя от 300 до 400 тысяч солдат противника. Весь мир придет на помощь Чехословакии.
В тот же день Чемберлен, впервые в жизни сел в самолет и приземлился в Мюнхене. Встречавшие его в почетном карауле эсесовцы были взяты из охранявшей Дахау дивизии СС “Мертвая голова”. Толпы приветствовали его на пути к железнодорожной станции. Трехчасовая езда завершилась в Берхтесгадене. На ступеньках Бергхофа его приветствовал Гитлер, одетый в хаки со свастикой на рукаве. (За исключением костюма, писал Чембрлен сестре, “он выглядит совершенно неприметным. Ты никогда бы не выделила его в толпе”). Гитлер, не давая присутствующим говорить, развивал все вариации той идеи, что не позволит притеснения трех миллионов судетских немцев. Он готов “к риску мировой войны”. В одном из перерывов Чемберлен спросил: Зачем тогда он приехал? Гитлер потребовал самоопределения судетских немцев. Чемберлен ответил, что “лично он признает принцип выделения Судетской области”, но должен посоветоваться с кабинетом и с французами. Условием договоренности должно быть обещание Гитлера не вторгаться в Чехословакию до их следующей встречи.
В письме сестре Чемберлен писал: “Мне все же удалось установить определенную степень доверия. Несмотря на жестокость и безжалостность, выражение которых я видел на его лице, у меня сложилось впечатление, что это человек, на которого можно положиться, если он дал свое слово”. С коллегами по кабинету Чемберлен был менее дипломатичен. Он назвал (17 сентября) Гитлера “обычной маленькой собакой”, но выразил надежду, что “он лучше, чем его слова”, В эти дни Черчилль горько сожалел, что в 1931 году буквально своими руками перекрыл себе путь в иерархию консервативной партии. Он опубликовал заявление, что раздел Чехословакии приведет к “полной капитуляции западных демократий перед нацистской угрозой”. Нейтрализация Чехословакии высвободит по меньшей мере двадцать пять германских дивизий для действий против Франции, а затем откроет “для триумфаторов-нацистов дорогу к Черному морю”. Никольсон приехал в лондонскую квартиру Черчилля. “Это конец Британской империи”, - сказал Черчилль.