Черчилль искал в новых полководцах “наполеонов” будущего. Взоры устремились на французского генерала Жоффра. Потребовалось время для более трезвой оценки: “Его сила заключалась в характере, а не в способностях. Это был человек, обладавший всеми природными чертами крестьянина; крепкий, хорошо сложенный, выносливый, он обладал смелостью, доходившей до безрассудства, хладнокровием, переходившим в упрямство, умом, граничившим с хитростью. Если бы его умственные способности соответствовали его силе воли, он был бы крупнейшим деятелем войны… Но это был человек, обладавший лишь посредственными умственными способностями… Ограниченный ум лишал его инициативы, широты взглядов и воображения”. Немцы привыкли к медлительным и неуклюжим движениям таких западных полководцев как Жоффр и англичанин Хейг, к их долгим приготовлениям. Немцы знали, что ни один солдат не выступит до тех пор , пока не будет доставлен последний снаряд, не будет застегнута последняя пуговица. Такие наступления всегда проваливались.
Берлин с началом войны отбрасывает сдержанность и обнажает свое стратегическое планирование. Канцлер Бетман-Гольвег зафиксировал свои планы 9 сентября. Карта Европы должна быть изменена радикально, германская Миттельойропа должна подчинить себе Запад и Восток. Уничтожение Франции как великой державы, ликвидация британского влияния на континенте и фактическое изгнание России из Европы означало установление в Европе германской гегемонии. У Бетман-Гольвега не было сомнения в том. Что такую цель можно достичь лишь силой. Германское лидерство, писал он 16 сентября 1914 года, “не может быть достигнуто на основе соглашения об общих интересах… но только под давлением политического превосходства.” Выступая в Немецком обществе, фельдмаршал Мольтке-младший утверждал, что “латинские народы уже прошли зенит своего развития… Славянские народы, Россия в особенности, все еще слишком отстали в культурном отношении…Британия преследует только материальные интересы. Одна лишь Германия может помочь человечеству развиваться в правильном направлении. Именно поэтому Германия не может быть сокрушена в этой борьбе, которая определит развитие человечества на несколько столетий”.
А по мнению английского историка А.Тойнби, Германия “низвела бы Запад до состояния хаоса вооруженного грабежа, неизвестного нам со времен “столетней войны” и подвигов Карла Лысого, она смела бы начисто работу четырех столетий, уничтожила бы не только “национальное самоуправление”, введенное английской и французской революциями, но и предваряющее самоуправление “национальную консолидацию”, проведенную Людовиком ХI и Генрихом VII”.
Черчилль в эти первые недели и месяцы войны проявил исключительную активность, которая далеко не во всем была удачной. Так в Ливерпуле 21 сентября 1914 года, он объявил широкой аудитории, что, если германский флот не выйдет на решающую битву, “его придется выманивать как крыс из норы”. Эти ожидания были напрасными. Видя недостаточную силу своего надводного флота, немцы “спустились под воду”. На следующее после ливерпульской речи Черчилля утро германская подводная лодка в течение одного часа потопила три английских крейсера - “Агадир”, “Хог” и “Кресси”. Еще более шокирующими англичан были действия немцев в местах сосредоточения флота метрополии. Германская подводная лодка вошла в главную гавань флота Скапа-Флоу и торпедировала дредноут. Это побудило короля заметить Асквиту, что “крысы вышли из норы тогда, когда им потребовалось и сделали это за наш счет”.
Впечатление о Черчилле начала октября 1914 года мы выносим из писем Асквита: Черчилль обличал “все эти блестящие мундиры”, воспитанные на устаревшей тактике двадцатипятилетней давности - эти “жалкие посредственности, которые погрязли в военной рутине” и т.п. и т.п. В течение четверти часа он извергал безостановочный поток и я очень жалел, что поблизости не было стенографиста, поскольку некоторые из спонтанно сотворенных фраз были действительно бесценны… Он - удивительное создание, с удивительными порывами простоты школьника (в этом плане он противоположен Эдуарду Грею). Кто-то сказал о гении - зигзагообразное движение молнии в умственной сфере”. И еще (запись 27 октября): «Он полон энергии и неустрашим - два качества, которые я люблю больше всего».
Но количество переходит в качество и мы вскоре видим раздражение стойкого флегматика Асквита. Он начинает говорить своей супруге, что первый лорд адмиралтейства - “самый нелюбимый член моего кабинета”. Жена Асквита Марго спросила почему, ведь “он довольно любезен и мне нравится его любовь к приключениям”. Асквит ответил раздраженно: “Мы не нуждаемся в его бесконечных предложениях, мы нуждаемся в спокойной мудрости”. Ллойд Джордж назвал его «водоплавающим, забывшим, что все мы живем на суше».
В лихорадочной активности первых дней отчаянной войны он, видимо, потерял стратегическую точку обзора. Лучший приговор себе вынес сам Черчилль, когда сказал позднее: “Те, кто облачен высшим командованием, должны неизменно занимать командные высоты, они не должны спускаться в долины прямых физических личных действий”. Черчилль же как бы забыл о стратегии. Он размышлял о шлюзах Кильского канала, о том как высадить десант на побережье Северного моря, и даже всерьез рассматривал идею нарушения голландского нейтралитета с тем, чтобы сосредоточить союзные войска против Германии в Голландии. Бессмысленность таких умственных метаний обнаружилась довольно скоро.
Черчилль горел от возбуждения, видя серповидное движение немцев через Бельгию и Северную Францию к Парижу. Ненавидя бездействие, он бросил военно-морскую бригаду во фланг немцам в Антверпене и прибыл сам в этот город 3 октября 1914 года. В Лондон последовала просьба перевести его с поста первого лорда адмиралтейства на пост командующего британскими силами в Антверпене. На заседании кабинета министров раздался громовой хохот и только Китченер разумно промолчал. Асквит потребовал от Черчилля возвратиться в Адмиралтейство. Антверпен пал 10 октября и часть британских войск была интернирована в Голландии. На Черчилля невольно пала тень от поражения. Оценки его деятельности были самыми различными. Его друг Иен Гамильтон увидел в нем “Наполеона, готового броситься вперед во главе старой гвардии”. Асквит сказал, что Уинстон “вкусил крови и как тигр желал ее больше и больше”. Черчилль утверждал, что отвлек часть германских войск в критическое время.
На протяжении ноября военная ситуация в Европе становилась все менее обещающей для Антанты. Французы и англичане сумели удержать линию фронта лишь заплатив исключительно дорогую цену. На Востоке наступление русских армий было остановлено. В конце ноября австрийские войска начали наступление против Сербии. Дэвид Ллойд Джордж в кабинете требовал посылки британской военной помощи Сербии. Но Китченер стоял на том, что у него нет свободных резервов и что он не уберет с западного фронта ни одной дивизии.
Китченер в это время занимал особое место на английской национальной арене, это был своего рода символ решимости Британии победить.Он обладал редкими качествами великого организатора, даром импровизации,энергией ,волей способностью подняться над событиями. Но он имел и два существеннейших недостатка: неумение и нежелание передоверять свои полномочия и неумение находить себе помощников. И все же он стал своего рода символом страны. Даже Ллойд Джордж видел в нем “проблески величия. Он походил на вращающийся маяк, который на мгновение освещает ослепительным блеском всю темноту и даль ночи, а затем погружает ее в абсолютную темноту. У него не было середины”. До начала войны он был убежден, что немцы с легкостью одолеют французов: “Война будет для них прогулкой. Они расстреляют их (французов) как вальдшнепов”. Китченер был убежден в превосходстве германского солдата над французским на том основании, что последний деморализован демократическими взглядами, несовместимыми с истинной дисциплиной. По мнению Ллойд Джорджа, “он был одновременно прав и неправ. Германская система оказалась лучшей на короткий срок войны, а французская демократия выдержала испытание в течение долгого срока. “
Но в конкретной обстановке спор шел не между автократией и демократией, а между двумя военными силами. 15 ноября 1914 года командующий английским экспедиционным корпусом на континенте сэр Джон Френч писал личному секретарю короля Георга: “Фактом является, что все зависит от России - мы можем держаться. Но мы недостаточно сильны, чтобы начать энергичное наступление” (подчеркнуто в оригинале. - А. У.).
На Восточном фронте немцы в войне умов в конце 1914 года опять превзошли восточного противника. Два германских математика, справедливо названных Людендорфом “гениями расшифровки”, начали читать секретные русские телеграммы, из которых выявился “гигантский план” великого князя Николая Николаевича (главнокомандующего русских войск): нанести главный удар между Неманом и дорогой на Гумбинен-Инстербург, опрокинуть восьмую германскую армию, отбросить ее за Вислу. Между Млавой и Вислой вступить в Восточную Пруссию. Одна сторона воевала слепо, а другая видела карты противника.
21 декабря 1914 г. военный атташе Британии в Петрограде прислал секретный доклад с оценкой военной ситуации в России, в котором говорилось об устрашающей нехватке военного снаряжения, о генералах, которые, не имея военного опыта, вступали в командование фронтами. О 800 тыс. рекрутов, готовых отплыть на западный фронт - во Францию, но не имеющих винтовок, о характерной для царской военной машины нехватке умения, об искаженном понимании в Петрограде военной ситуации. Атташе докладывал, что в России “солдаты живут только тем, что они могут собрать в пределах досягаемости в своем регионе. Они собирают часть урожая, но они не могут обеспечить себя военным снаряжением, оно не растет на полях”. Доклад произвел впечатление. В декабре боязнь того, что Россия потерпит поражение стала среди британских министров почти всеобщей. Премьер-министр Асквит стал возлагать основные надежды на вступление в войну Италии и Румынии: их присоединение к Антанте может “положить конец сопротивлению Австрии”.
Черчилль внимательно следил за сообщениями из России, и он разделял опасения своих коллег. «Русские были отброшенными как только столкнулись с системой германских железных дорог». Будучи натурой деятельной, он полагал, что, ради спасения Британии, России должна быть оказана существенная помощь. В конце 1914 года он обсуждал возможность десанта непосредственно на германском побережье через Северное море: “Только Балтийское море является тем театром действий, наступление на котором могло бы приблизить конец войны. Дания должна вступить в войну, и русским нужно помочь пройти к Берлину”. В этом же духе Черчилль писал 29 декабря 1914 г. премьер-министру Асквиту: “Следует выступить в направлении Кильского канала а заставить Данию присоединиться к нам. Контроль над Данией обеспечит нам превосходство в Балтийском море. Британское военное преобладание на Балтийском море позволит русским армиям высадиться в 90 милях от Берлина, и враг, окруженный со всех сторон, ощутит давление на свои жизненные центры. Это заставит его рассредоточить свои силы”. Премьер-министр Асквит не был столь отъявленным оптимистом. Его все более раздражал безумный, как тогда казалось, активизм Черчилля. Первого лорда адмиралтейства не устраивал стиль ведения Асквитом заседаний кабинета - спокойный, неторопливый, позволяющий “выпустить пар”. Черчиллю казалось, что все это годится для мирного времени, но никак не для драмы войны, требующей молниеносных и неординарных решений. Два человека, от которых ждали проявления особого таланта - Китченер и Фишер -попросту были лишены (фраза Бальфура) “стратегического гения”. Оба они были озлоблены безудержной инициативой Черчилля на море и на суше. Хобхауз описывает Черчилля как “слишком спешащего, чтобы быть заметным… готового написать меморандум по любому поводу, нервного, раздражительного, говорливого, нетерпимо самоуверенного и самодовольного”. Близкая подруга Ллойд Джорджа Френсис Стивенсон записывает, что “люди начинают раздражаться Уинстоном.”
Государственные деятели в последние месяцы 1914 г. почти потеряли контроль над ведением войны, предоставив бремя решений профессиональным военным. На огромном расстоянии (почти 800 км) - от границы Швейцарии на юге до Остенде на севере - осенью 1914 года были вырыты окопы. Беспрецедентной стала концентрация войск - на каждые двенадцать сантиметров фронта приходился один солдат. Мобильность в движении войск исчезла и надолго. Отныне более чем четыре года огромные армии стояли друг против друга, применяя отравляющие газы, используя в массовом количестве пулеметы, увеличивая армады аэропланов и закопавшись в траншеях. Столкновения огромных людских масс назывались сражениями, но по существу это была четырехлетняя осада. Согласно статистике в среднем в течение одного дня боев на Западном фронте было убито 2 тыс. 533 человека по обе стороны фронта, 9 тыс. 121 был ранен и 1 тыс. 164 человека были безвестно потеряны. Черчилль так описывал жене эту ситуацию: “Случилось так, словно армии внезапно и одновременно объявили забастовку и заявили внезапно, что должен быть найден какой-то иной способ разрешения спора”. Политики как бы начали “уставать” от сложившегося тупика. Премьер-министр Асквит записал 30 декабря 1914 г.: “Я глубоко разочарован и ничего не ожидаю от ближайшего будущего. Война является гигантской тратой жизней и средств”.
Иначе воспринимал рождество первого года войны Черчилль: «Чувство глубокой благодарности наполнило наши сердца в это первое военное Рождество; чувство глубокой уверенности в победе. Могущественный враг и сользовал все преимущества предварительной подготовки и заранее продуманного замысла, он нанес свой удар и повсюду был остановлен. Наступил наш черед. Инициатива перешла к великой Амфибии, Британии… Теперь мы должны были решить, где и когда нанести удар». Разумеется, у Черчилля уже были соображения относительно того, в каком месте следует нанести этот удар. Трое англичан «нагрузили» премьера Асквита своими меморандумами в последние дни 1914 года - глава секретариата премьер-министра полковник Морис Хэнки, член кабинета Дэвид Ллойд Джордж и, разумеется, Первый лорд адмиралтейства.
Черчилль предлагал два варианта действий. 1). «Вторжение со стороны моря в Шлезвиг-Гольштейн сразу же поставит под удар Кильский канал и позволит Дании присоединиться к нам. Присоединение Дании откроет путь на Балтику. Британский контроль над Балтикой позволит русским армиям высадиться в 90 милях от Берлина». 2). Высадиться на Дарданеллах, завладеть Галлиполийским полуостровом, войти флотом в Мраморное море, продвинуться к Золотому Рогу и захватить Стамбул, принуждая турок сдаться и одновременно вовлекая в свою коалицию Грецию, Болгарию и Румынию. В обоих планах, как пишет Рой Дженкинс, расстояние между ртом и кубком было слишком большим», но Черчилль попросту не умел заниматься мелочами и «хватить жевать колючую проволоку во Фландрии».
Черчилль соглашался с тем, что наступившая война была “войной сверхжестокости. Раненых убивали на поле боя, мертвых сбрасывали в ямы, нейтральные корабли и суда со знаками Красного Креста топились на морях. Все усилия прилагались для того, чтобы задушить противостоящую нацию независимо от того, как страдало гражданское население. Города и памятники разрушались артиллерией, бомбы падали, не разбирая цели, ядовитые газы убивали солдат, огнеметы были направлены на тела, люди падали с неба, горя в огне, они гибли в темных пучинах моря. Может быть только каннибализм и издевательства над пленными не были использованы в этой битве цивилизованных, оснащенных наукой христианских государств. И то лишь только потому, что эти средства не давали нужных результатов”.
Трудной осенью 1914 г. французы и англичане потеряли более миллиона человек. На Восточном фронте русские потери были примерно такими же. Два самых энергичных члена английского кабинета министров - Черчилль и Ллойд Джордж заявили в один голос, что войска не могут и дальше “жевать колючую проволоку”, и что ни одна война еще не выигрывалась сидением в окопах. Нужно найти альтернативу.
На одном из заседаний кабинета министров Черчилль предложил “обшить стальными листами трактор для того, чтобы несколько человек могли спрятаться в укрытии и пересечь ничейную полосу”. В сентябре 1914 г., купив имеющиеся в продаже трактора, он приказал обшить их стальными листами. Большое количество таких машин, с точки зрения Черчилля, могло бы помочь английской пехоте пробить линию фронта. В имении герцога Вестминстерского в обстановке исключительной секретности началось сооружение того, что называлось “ватер-клозетами для России”. Всем понятно было сокращение “ватер-клозет” - это были начальные буквы имени Уинстон Черчилль. Кто-то предложил называть новые наземные корабли танками и Черчилль согласился с этим предложением.