— А если глянуть пошире, то не мы без Жукова, а он без нас будет скучно жить, — усмехнулся Рокоссовский. — Ты не учитываешь, как прозвучала бы наша просьба о помощи в Ставке… Второй Белорусский слезу пустил, а?.. Так и расценил бы Сталин, — справедливо, впрочем.

— Не согласен.

— Вот поживешь с мое… Не в Ставку я буду обращаться, а к Георгию Константиновичу. Он мужик с головой, поймет с первого слова; что-что, а взаимодействие фронтов для него не темный лес… И, думаю, наша совместная просьба о координированных действиях будет наверняка правильно понята Сталиным.

— С ним дотолковаться можно, если что дельное сказать.

— Буду просить Жукова — пусть выделит часть сил своего правого фланга, ударит по Балтийскому побережью. Он не может быть спокойным, когда немец способен ударить фронту во фланг и надолго поломать всю игру на Берлинском направлении, у Жукова нюх на опасные ситуации — позавидуешь… Ну что-то такое мы с тобой, Васильевич, на свежем-то воздухе и придумали, а?..

Никишов, улыбаясь, протянул маршалу портсигар.

— В мемуарах напишу: идея удара по центру Восточно-Померанской группировки немцев — кардинальное решение маршала Рокоссовского, замечательный образец сталинской науки побеждать. И генерал Никишов в сем решении не повинен, увы… Без такого удара идти на Берлин — авантюра, шапкозакидательство и незрелость стратегического мышления.

Рокоссовский засмеялся.

— Одного единомышленника я уже имею, слава богу… Спасибо, Сергей Васильевич. Идем. Надо мне побыстрее в штаб, а то господин рейхсфюрер Гиммлер подложит мне такую жирную свинью, что жевать мне до самого лета… И тебе придется за компанию…

— Управимся, — сказал Никишов, засмеявшись.

Они посмотрели на ручей и пошли по своим старым следам к деревне.

Солнце багровым шаром лежало на зеленой крыше двухэтажного дома.

— Семен Мефодьевич Капустин, а? — засмеялся Рокоссовский. — Бравый, поди, солдат… В мемуарах-то отразишь?

— Непременно, — сказал весело Никишов. — Семена Мефодьевича ждет в недалеком будущем всесоюзная слава. А может, и мировая, потому что маршал Рокоссовский…

— Маршал Рокоссовский теперь жалеет, что отказался от такой роскошной кашицы-размазни… Черт, ну, характер у меня… Пока не решу головоломки — ни спать, ни есть…

Они засмеялись, ускорили шаг.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

23.24. 18 апреля 1945 КОМАНДАРМ

Время остановилось. Только двадцать четыре минуты… Не стоит так часто смотреть на часы. Не стоит… Друзья, простите! Завещаю вам все, чем рад и чем богат; обиды, песни — все прощаю, мне пускай долги простят… Не простили тебе долгов, брат Пушкин… И мне провал операции, разгромленную армию не простят… Нет, теперь поздно думать об этом. Все прощаю, а мне пускай долги простят… Не простят, Александр Сергеевич… Великим быть желаю, люблю России честь, я много обещаю — исполню ли? Бог весть! Да, бог весть… Ты был кудрявый, веселый парень, Саша Пушкин… Кудрявый и веселый?.. Ты, наверное, смотрел на часы, когда ждал… ну, кого ты мог ждать в апреле… ночью… а? Наталью? Приходила она к тебе ночью? Когда возвращалась с бала? Ты издалека слышал ее шаги по паркету… Я забыл, какое у нее лицо. Что-то большеглазое, ясное, с высоким лбом. Что-то прекрасное шло к тебе, Пушкин. Тебе хотелось, наверное, простоты и ясности. Вся жизнь должна светиться ясностью… Румяной зарею покрылся восток, в селе за рекою потух огонек. Росой окропились цветы на полях, стада пробудились на мягких лугах. Как же там дальше у тебя, Пушкин? Пастушки младые… Нет… Туманы седые плывут к облакам, пастушки младые спешат к пастухам. Туманы седые плывут к облакам… плывут к облакам… господи, как мне хочется увидеть утро… Туман поплывет над этим проклятым Одером и…

Седьмая ударная гробанулась, скажут… Нет, скажут: Никишов гробанул армию… Я отвечаю за то, чтобы солдаты остались живыми…

Если провалю операцию — никто через неделю и не помянет Седьмую добрым словом. На войне о неудачниках вспоминать некогда. Никому не скажешь тогда, что мой план был лучше, чем замысел фронта.