— И кто виноват?
Клири тоже был единственным ребенком, и мы одинаково судили родителей. В деревне наши семьи были исключением — к остальным аист прилетал по четыре или пять раз.
Я пожала плечами, не зная, что сказать. Без отца не было бы веселья. Без мамы — стабильности.
— Можешь взять, — сказал он, доставая плеер из своего кармана. — Тут для ссор предков специальное колесико — выкручиваешь громкость на максимум.
— Спасибо. Пойду дальше, — сказала я, разматывая шнур.
— Удачи.
Я надела наушники, нажала кнопку воспроизведения и пошла вниз по улице под песни Джоан Арматрейдинг[13]. Но, несмотря на ее хриплый громкий голос и пульсирующие ударные, я все еще слышала в голове голос отца: «Ты же сама постоянно жалуешься, что мы живем как нищие!»
Но я также чувствовала и мамин праведный гнев: «Мне не нужен муж с состоянием, мне нужен муж с принципами! Нам еще жить в этой деревне! Забытый долг — не значит выплаченный. Ты задолжал этим людям! А что будет, если все они однажды захотят получить свое?!»
— Я сматываю удочки, — сказал мне отец.
Это было 7 июня 1986 года. За две недели до того, как Гэльская Трудовая Партия собралась выдвинуть на обсуждение вопрос о запрете разводов в Ирландии. Мы были в парке развлечений, со всех сторон виднелись ларьки с мороженым в рожках и семейные автомобили. Тут и там вились очереди на аттракционы. Дети стреляли в тире за жетоны и милые безделушки.
Моя голова гудела из-за шума автоматов, а желудок все еще крутило после того, как я повисела вверх ногами на одной из горок.
— Я ухожу, — повторил он. — Если ты не поедешь со мной, то больше никогда меня не увидишь.
Видимо, слово, которое я не смогла из себя выдавить, было написано на моем лице:
— Ой, да брось. Ты же понимаешь, почему. Ты умная девочка. Газеты ты уж точно видела
В моем взгляде остался знак вопроса. Отец всегда общался со мной, как с другом, — то есть как с равной, — но это иногда приводило к недопониманию. Например, он ошибочно предполагал, что десятилетние девочки читают новости.
— Будет референдум по разводам и голосование. Если этот закон пройдет, то твоя мать сразу же запустит процесс. Вряд ли мы сможем договориться на разумных основаниях…
Мама. Сейчас она была дома, выглаживала папины рубашки с оголтелым упорством.
Он продолжал, но я перестала его слушать. Я вспоминала «сахарные споры» и думала: «
— Но она не может. Неважно — ты мой отец…
— Она ясно дала понять, что будет делать все, что захочет.