* * *

Придворную школу, расположенную в третьем внутреннем дворе, посещали триста сорок два ученика. То были наиболее способные юноши из числа тех, кого набрали по системе девширме.[14] В школе этой углубленно изучали Коран, законы ислама, хадис,[15] философию и историю пророков. Помимо этого, там преподавали математику, географию, астрономию, логику, ораторское искусство, а также иностранные языки, дабы выпускники школы не заплутали в том хаосе, в который превратился мир после Вавилонского столпотворения. В зависимости от склонностей и способностей ученики занимались также искусством стихосложения, музыкой, каллиграфией, резьбой по слоновой кости, чеканкой, керамикой, инкрустацией по дереву и оружейным мастерством. Некоторым питомцам этой школы удавалось со временем занять высокие посты в правительстве и в армии. Другие же становились архитекторами и учеными.

Все учителя здесь были мужчинами, некоторые евнухами. Наставники не расставались с палками, без промедления наказывая подопечных за малейшую оплошность. Школьные правила были строги, в классах царила тишина. Среди мальчиков можно было встретить выходцев из греческих, албанских, болгарских, сербских, боснийских, грузинских и армянских семей, но среди них не было ни одного турка, курда, перса или цыгана.

Поначалу учеба давалась Джахану с трудом, и он каждый день ожидал, что его вышвырнут из школы. Но неделя сменяла неделю, а его все не исключали. Рамадан в тот год выпал на середину лета. Дни стояли жаркие и тихие, а ночи, напротив, были пронизаны звуками и ароматами. Лавки работали допоздна; вечерами, после захода солнца, толпы народа наполняли ярмарки.

Постились все: янычары, ученые, ремесленники, нищие, даже курильщики опиума. Но вот уже Ид аль-Фитр, праздник разговения, остался позади, а о белом слоне и его погонщике все словно забыли. Джахан впал в уныние. Он подозревал, что за этим скрываются козни великого визиря. Несомненно, Лютфи-паша не простил слону его выходки на Ипподроме и решил отомстить обоим – и зверю, и мальчику. Джахан даже не догадывался о том, что над головой великого и могущественного Лютфи-паши – второго человека в империи, породнившегося с султаном благодаря женитьбе на его сестре, – сгустились грозовые тучи.

Все началось в публичном доме поблизости от башни Галата. Некая шлюха, получившая за белизну кожи прозвище Каймак, то есть Сливки, отказалась подняться в спальню с гостем – богачом, известным своим буйным нравом. Мужчина ударил ее. Не удовлетворившись этим, он выхватил плеть, которую принес с собой из дома, и начал сечь строптивую женщину. Согласно неписаным законам стамбульских публичных домов, этот его поступок уже выходил за рамки дозволенного. Право посетителя избить шлюху этими неписаными законами ни в коей мере не оспаривалось, но одно дело избить, и совсем другое – высечь, как лошадь. Все, кто был в борделе, бросились на помощь Каймак. Наглеца оттащили от жертвы и измазали испражнениями. Он удалился с позором, исполненный желания отомстить. Полыхая яростью, этот человек сообщил о нанесенном ему оскорблении городскому кади. Но тот, опасаясь разозлить проституток, занял уклончивую позицию. Через некоторое время слухи об этом происшествии достигли ушей Лютфи-паши.

Великий визирь считал, что процветанию разврата давно уже пора положить конец, и намеревался закрыть все публичные дома в городе. Их распутных обитательниц он собирался выслать в дальние края, откуда они вряд ли сумеют вернуться в Стамбул. Случай с высеченной проституткой и оскорбленным посетителем борделя он воспринял как повод преподать урок всем продажным женщинам, которых в столице империи развелось слишком много. Лютфи-паша решил, что шлюха сия будет примерно наказана. Отменив постановление кади, великий визирь объявил, что Каймак, и только Каймак, является виновной стороной и будет подвержена отсечению гениталий. После этого ее посадят задом наперед на осла и провезут по городским улицам, дабы все увидели, какая суровая кара ожидает падших женщин.

Никогда прежде в Стамбуле и слыхом не слыхивали о подобных наказаниях. Когда Шах Султан, сестра султана Сулеймана, узнала об участи, на которую ее муж обрек несчастную женщину, она пришла в ужас. Шах Султан привыкла, что малейшее ее желание незамедлительно выполняется, и обратилась к своему супругу, великому визирю, с просьбой смягчить наказание. Она решила, что подобный разговор следует завести после ужина, когда Лютфи-паша, ублаготворив свой желудок, придет в доброе расположение духа. В тот день сестра Сулеймана приказала приготовить любимые блюда великого визиря – суп с потрохами, крестьянскую похлебку с луком, узбекский плов с изюмом и орехами.

После того как слуги вынесли прочь низкий столик с остатками ужина, омыли руки своих господ розовой водой, налили им ароматного кофе и бесшумно исчезли за дверью, Шах Султан протянула, не глядя на мужа:

– В городе только и разговоров что об этой несчастной проститутке.

Великий визирь ничего не ответил. Лучи заходящего солнца, проникавшие сквозь занавеси на окнах, окрашивали комнату в причудливые тона.

– Это правда, что ее ожидает невероятно жестокое наказание? – проворковала Шах Султан.

– Что посеешь, то и пожнешь, – отрезал Лютфи-паша.

– Но не слишком ли сурово поступят с этой женщиной?

– Слишком сурово? Не думаю. Она лишь получит то, что заслужила.

– Неужели в твоем сердце нет сострадания, о мой возлюбленный супруг? – спросила Шах Султан, и в голосе ее послышались нотки презрения.