* * *

На седьмой день после смерти Синана его близкие собрались, чтобы прочесть молитвы об упокоении его души. Родственники, соседи, ученики, рабочие – все они пришли в дом покойного, чтобы участвовать в ритуале. Собравшихся было так много, что они не поместились во внутреннем дворе и вынуждены были стоять на улице. Даже те, кто никогда не видел Синана, оплакивали его смерть как невосполнимую утрату. Гостям вынесли леденцы и шербет, а также рис и мясо, которые раздавали и богатым, и бедным. Согласно традиции, Коран был прочитан от начала до конца; во время чтения сожгли оливковую ветвь. Абдульменнан оглу Синанеддин Юсуф – таково было полное имя усопшего, которое собравшиеся повторяли хором, вновь и вновь, подобно заклинанию, объединяющему их сердца в едином скорбном порыве. Порыв ветра принес аромат, хорошо знакомый Джахану: смесь жасмина и серой амбры, обычно исходивший от одежды учителя. Осиротевший ученик осмотрелся по сторонам, словно надеясь увидеть мастера. В какой-то момент он ощутил, что Синан и в самом деле незримо присутствует среди них: великий зодчий слушает, что о нем говорят люди, и на губах его играет улыбка, мудрая и безмятежная.

Джахан подумал о Санче, скрытой от него стенами дома. Наверное, она сейчас припала к окну, короткие волосы ее покрывает легкая шаль. Вспомнив о том, что бедняжке не суждено более работать вместе с ними, Джахан содрогнулся. Усилием воли он погнал горькие мысли прочь, точно стадо черных коров.

После молитвы ученики архитектора – Никола, Давуд и Джахан – вместе вышли на улицу. Серое и сумрачное небо, казалось, отражало их унылое настроение. Ветер нес сухие листья. Чайки с криками носились в вышине. Все трое хранили молчание. Языки им сковала не только печаль. Между ними словно выросла стена отчуждения, которой не было прежде. Джахан понял: все эти годы учитель, подобно незримой нити, соединял их. Конечно, зависть и ревность нередко вспыхивали в сердцах учеников, но лишь по одной причине: каждому хотелось доказать, что он имеет особое право на любовь мастера. Ныне Джахан сознавал, насколько они несхожи между собой: подобно трем ветрам, они устремлялись в различных направлениях. Судя по всему, подобное чувство посетило не только его одного. Люди, проработавшие бок о бок десятки лет, не знали, что сказать друг другу, точно незнакомцы.

Проходя мимо базара, они остановились, чтобы купить лепешек с пекмезом – сладким виноградным сиропом. В доме покойного никто из учеников не проглотил ни куска, и теперь все ощущали голод. Джахан расплачивался с торговцем, когда за спиной у него кто-то чихнул. Оглянувшись, он увидел, что Никола смущенно прикрыл рот ладонью. Когда он отвел руку, Джахан заметил, что на ладони у Николы алеют капли крови.

– Ты не болен? – спросил Джахан.

Никола отрицательно покачал головой. Давуд, разглядывавший черепах, которых продавал какой-то крестьянин, не замечал ничего вокруг. В те дни черепахи пользовались большим спросом: считалось, что, если смолоть их панцирь в порошок и добавлять этот порошок в суп из кислого молока, можно исцелить множество болезней.

Усевшись в тени плакучей ивы, ученики архитектора принялись за еду. Разговор их вертелся вокруг сегодняшней церемонии. Они вспоминали тех, кто там был, и тех, кто не удосужился прийти. Но ни один из троих не отважился задать вслух вопрос, волновавший каждого: кому теперь предстоит занять место учителя? Для того чтобы узнать ответ, надо было ждать, пока вскроют завещание. Строить домыслы и предположения не имело смысла. Как могли они предугадать, что готовит им судьба, если это было неведомо даже астроному Такиюддину, умевшему читать по звездам? Поэтому ученики Синана предпочитали перебрасываться ничего не значащими словами. Беседа не клеилась, и вскоре они разошлись.

На следующий день Джахана вызвал к себе главный белый евнух и сообщил, что бывший ученик зодчего назначен учителем в придворную школу. То было почетное назначение, и, узнав о нем, Джахан одновременно испытал гордость и тревогу.

Впервые встретившись со своими учениками, Джахан пристально вглядывался в их юные лица, исполненные любознательности, наивности, смышлености, невежества, самоуверенности и лени. Какое же из этих качеств сумеет одержать верх над всеми остальными, размышлял Джахан. Смогут ли знания, которые эти мальчики получат в школе, изменить их участь, или же путь, который им предстоит пройти, предначертан заранее? Будь жив учитель Синан, он непременно сказал бы: «Каждому человеку дарован его собственный кисмет, ибо Бог никогда не повторяет одну и ту же судьбу дважды».

Поглощенный собственными делами и заботами, Джахан не замечал, как проходят дни. Лишь через неделю он вспомнил, что давно уже не получал вестей ни от Давуда, ни от Николы. Он послал обоим записки и, не дождавшись ни от кого из них ответа, встревожился. Особенно его беспокоил Никола. У Давуда были жена и дети, Санча по-прежнему жила в доме мастера Синана, сам Джахан имел стол и кров в придворном зверинце, а теперь еще и получил место учителя. Что касается Николы, тот прежде жил со своими престарелыми родителями, а после того как они покинули этот мир, остался в полном одиночестве. Внезапно до Джахана дошло, что он почти ничего не знает о своем товарище. После долгих лет, наполненных совместным трудом и совместным ученичеством, они оставались друг для друга тайной.

Утром во вторник Джахан решил навестить Николу. В тот день город окутал густой туман; солнце едва пробивалось сквозь его плотные серые слои. На первый взгляд, в поселении Галата, раскинувшемся на северном берегу бухты Золотой Рог, не произошло никаких перемен. Стоявшие рядами дома, наполовину каменные, наполовину деревянные, напоминали гнилые зубы. Тут и там возвышались христианские церкви без колоколов; из часовен долетал аромат зажженных свечей и ладана. По улицам сновала пестрая толпа, в которой можно было встретить греков, армян, евреев, уроженцев Флоренции и Венеции, а также францисканских монахов.

Джахан, пустив лошадь неспешной рысью, обозревал окрестности. По мере того как он углублялся в лабиринт узких переулков, толпа редела. Улицы становились все более безлюдными и тихими. Слишком безлюдными и тихими. Это насторожило Джахана. Охваченный дурными предчувствиями, он глядел на плотно закрытые ставни, запертые двери, стаи бродячих собак и дохлых кошек, валявшихся на тротуарах. Воздух был насквозь пропитан гнилостным запахом. Джахан свернул на улицу, где жил Никола. По спине у него забегали мурашки, словно он ощутил дуновение ледяного ветра. На многих домах были нарисованы кресты. Рядом виднелись слова молитв на латинском и греческом, накарябанные в спешке, едва различимые.

Джахан соскочил с лошади и приблизился к дверям дома Николы, тоже отмеченным крестом. Он сам не знал, сколько простоял в нерешительности, боясь переступить порог, но и не в состоянии развернуться и уйти. Наконец на улице показался прохожий – согбенный старик, по всей видимости живущий по соседству.

– Что тебе надо? – обратился он к Джахану.

– Здесь живет мой друг. Его имя Никола. Вы его знаете?

– Я знаю всех, кто здесь живет. Не заходи в этот дом. Уходи прочь.