…Вы превозносите, дорогой друг, красоту ваших замерзших оконных стекол и не можете достаточно нахвалиться, как эти преходящие явления, если держится хороший мороз и притекают различные испарения, складываются в листья, ветки, усики и даже розы. Вы посылаете мне несколько рисунков, которые напоминают мне самые красивые вещи в этом роде, какие я видел, и повергают в изумление особенным изяществом форм. Мне кажется только, что вы придаете этим действиям природы слишком большую ценность; вам хотелось бы возвысить эту кристаллизацию до ранга растений. То, что вы высказываете как свое мнение, довольно остроумно, и кто станет отрицать, что все существующие вещи имеют отношение друг к другу!

Но позвольте мне заметить, что такой способ рассматривать вещи и делать выводы представляет для нас, людей, некоторую опасность.

Нам нужно было бы, как мне думается, подмечать в вещах, познания которых мы добиваемся, больше то, в чем они отличаются друг от друга, чем то, в чем они сходны. Различение труднее, кропотливее, чем отыскание сходства, а раз приобретено правильное различение, предметы сравниваются сами собою. Когда же начинаешь с отыскания подобия или сходства между вещами, легко подвергаешься опасности проглядеть, в угоду своей гипотезе или своему способу представления, такие признаки, в силу которых вещи очень различаются между собою.

Простите за то, что впадаю в догматический тон, и не посетуйте на серьезное отношение к серьезному вопросу.

Жизнь, действующую во всех существующих вещах, мы не можем охватить сразу мыслью ни во всем ее объеме, ни во всех способах ее проявления.

Таким образом, уму, направленному на эти вопросы, не остается ничего, как возможно точно знакомиться с этими способами. Он видит, правда, что он должен подчинить их все одному-единственному понятию, понятию жизни в самом широком смысле; но тем тщательнее будет он отделять друг от друга предметы, в которых различно обнаруживается способ бытия и жизни. Со строгостью, вплоть до педантизма, будет он настаивать на том, чтобы не сдвигались великие межевые столбы, которые, даже если они были вколочены произвольно, все же должны помочь ему измерить и в точности изучить страну. Он никогда не будет пытаться сблизить три великие, бросающиеся в глаза вершины: кристаллизацию, растительную жизнь и животную организацию, – он будет только стараться в точности познакомиться с промежутками между ними и с большим интересом остановится на тех пунктах, где различные царства, по-видимому, встречаются и переходят одно в другое.

Последнее и составляет, пожалуй, ваш случай, и я не могу упрекать вас в этом, так как сам я часто посещал эти области и теперь еще охотно останавливаюсь на них. Я не могу только согласиться, чтобы две горы, связанные долиной, принимали и выдавали за одну. Так ведь всегда бывает в вещах природы: вершины ее царств решительно отделены друг от друга и должны быть самым отчетливым образом различаемы. Соль – не дерево, дерево – не животное; здесь мы можем воткнуть столбы, здесь сама природа указала нам место. С этих высот мы можем после этого тем надежнее спускаться в их общие долины, тщательно исследуя также и их.

Итак, я ничего не имею против того, друг мой, чтобы вы продолжали и развивали эти наблюдения, на которые натолкнул вас зимний убор ваших окон; проследите, где кристаллизация приближается к древоразветвлению, и вы найдете, что это бывает обыкновенно тогда, когда к солям примешивается флогистон. С помощью небольших химических опытов вы соберете затем многие интересные наблюдения. От явлений замерзания вы перейдете к искусственному приготовлению дендритов, и было бы неожиданным и весьма поучительным для меня самого, если бы вы в точности указали мне тот пункт, где вы имели бы счастье поймать на этом пути и родственный мох.

Впрочем, будем питать одинаковое почтение ко всем искусственным словам! Каждое свидетельствует об усилиях человеческого ума понять нечто непонятное. Будем пользоваться словами: агрегация, кристаллизация, эпигенезис, эволюция[76] – как нам удобнее, смотря по тому, которое из них лучше подходит к нашему наблюдению.

Так как мы не можем сделать много с помощью малого, то мы не должны огорчаться, делая мало с помощью многого; если человек и не может сразу охватить всю природу одним смутным чувством, то все же он может многое исследовать и познать в ней.

Наука – вот истинное преимущество человека; и если она снова ведет его к великому понятию, что все составляет гармоническое единство и сам он, в свою очередь, представляет гармоническое единство, то это великое понятие утвердится в нем гораздо богаче и полнее, если он не захочет почить в покойном мистицизме, который охотно прячет свою нищету в претендующую на уважение непонятность[77].